– Семен, давай калекам нашим лежбище устроим, – предложила Надька. Развязав мешок, она высыпала на днище струга гору шкурок черно-бурых лис.

– Вот это по-нашему, – одобрительно изрек Соленый. – Такой постели даже у царя, наверно, нет.

Хорунжий бережно приподнял Бешененка и уложил на драгоценный мех. Иван прилег рядом с ним. Потревоженный Максим очнулся. Открыв глаза, он первым делом посмотрел на берег. Над косогором стелился густой дым.

– Откуда это?

– Искер горит, благодаря твоим стараниям, аль не помнишь, как ты Кучумову столицу запалил, – ответил Княжич.

– Ну и хорошо, что запалил, пускай запомнят, гады, есаула Бешеного.

– Ты не Бешеный, Максим, ты Бесстрашный. Не знаю, как другие, а я отныне так буду тебя звать, – пообещал Иван.

Несмотря на рану и пережитые утраты, Ваньке было хорошо. На чистом, без единой тучки небе светило теплое, но не палящее августовское солнце, за бортом струга ласково шелестела вода, рядом были верные друзья, Максимка с Семкой и все простившая ему подруга юности, а впереди ждала встреча с сыном.

– Ну вот и все, прощай, Сибирь, – еле слышно промолвил он.

– Что ты там бормочешь? – спросил Максим.

– С Сибирью, брат, прощаюсь. Хоть ты давеча ее и костерил, но с нами обошлась она намного ласковее, нежели со многими другими.

68

Татары шли за казаками, пока их караван не достиг реки Туры, которая брала исток уже в Казанских землях. Преследовать урусов за пределами Сибири Кучум не решился.

Пройдя на веслах вверх по реке еще с десяток верст и убедившись окончательно, что погоня отстала, Княжич приказал остановиться.

– Иван, поговорить бы надо, – обратился к Ваньке Мещеряк, едва они сошли на берег. – Ты уж не серчай, но мы решили здесь остаться.

– Кто это мы?

– Я да приятели мои, из тех, что первыми сюда пришли. Для нас Сибири покорение главным делом жизни стало, а ты с Максимкой и Семеном на Дон ступай, вы молодые, у вас еще все впереди.

– Серчать на тех, кто воинскую честь превыше живота своего ценит, не пристало, но ты подумай хорошенько, надо ль вам тут оставаться, ведь пропадете не за грош.

– Может, и не пропадем. Соорудим острожек, до зимы как раз управимся, и будем в нем заставою стоять, подмоги дожидаться.

– Коли оставаться, так уж всем, – заупрямился было Княжич.

– Ни в коем разе. Ты должен Ермака наказ исполнить и ехать к государю на поклон, просить, чтоб войско дал да всяких там умельцев. Кому, как не тебе, с царем беседовать, чай, недаром Княжичем зовешься. А Максим пускай на Дон отправляется. Этот так встряхнет станичников, что от охотников в Сибирь идти и впрямь отбою не станет, – строго возразил Василий.

Мещеряк понравился Ивану с их первой встречи, однако, по сравнению с лихим Кольцо, да и Барбошей с Паном, он был уж слишком мягок и нерешителен для атамана. Но сейчас, скрестив свой взор с суровым взглядом Васидобряка, Ванька понял, что не он, а Мещеряк истинный казачий предводитель, не побоявшийся принять на свои плечи великое дело Ермака.

– Как скажешь, – коротко ответил Княжич и обратился к казакам. – Кто со мной, своди коней на берег, дальше посуху пойдем.

Уйти решили большинство хоперцев и все бывшие стрельцы. Соленый было вознамерился остаться, но Бешененок быстро вразумил его:

– Поедешь с нами, какой же ты казак, коль на Дону ни разу не был.

Когда начали делить добычу, Василий щедро предложил:

– Меха берите все, мы этого добра, коль живы будем, еще добудем.

– Ну уж нет, – не на шутку возмутился Ванька. – Мы не нищие и в подаянии не нуждаемся. Ежели рухлядь вам ненадобна, можете ее на счастье в речку бросить, – ему припомнился его первый набег на боярский караван и гордый есаул Степан.

– Ладно, оставляй по полмешка на брата, мы ведь тоже не лыком шиты, теперь в собольих шубах будем с татарвою воевать, – дозволил Мещеряк.

Увидев, что казаки принялись делить меха, воевода испуганно воскликнул:

– Вы что творите? А с чем мы к государю на поклон явимся?

– До чего ж ты надоел мне со своим царем, – посетовал Василий. – Ну сам-то посуди, ему ж прямая выгода от того, что казаки на Дон с богатою добычею вернутся. Глядючи на них, и другие за зипуном в Сибирь пойдут, а не на Волгу караваны его грабить, – попытался убедить он воеводу. – Впрочем, если ты настаиваешь, можешь рухлядь всю в казну цареву сдать, пускай ее бояре разворуют, – уже насмешливо добавил Мещеряк. – Однако знай, тебе, как старшине, по нашему обычаю двойная доля полагается.

– Да ни на чем я не настаиваю, просто хочется как лучше поступить, – ответил Глухов, при этом в голосе его попрежнему звучал испуг, который выдавал теперь уже совсем иные чувства.

– Ну вот и хорошо.

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – сердито заявил Иван. Его недавнее благодушие сменила жуткая тоска, он чувствовал себя почти предателем. Заметив это, старый атаман взял Ваньку под руку и отвел в сторонку, подальше от чужих ушей.

– Не печалься понапрасну, как случилось – так случилось, видать, на то господня воля. И ты верно сделал, что татарам крепость сдал, все одно они б не успокоилась, покуда нас всех до единого не извели, Искер для них святыня. Здесь же, на земле считай уже ничейной, сибирцы шибко-то усердствовать не будут. Ну, а если станут сильно докучать, на Печору пойдем иль на Каму.

– Так не проще ли всем вместе сразу же податься восвояси? – предложил Иван.

– Нет, Ваня, в этой жизни у каждого свой путь, – возразил Мещеряк.

– А я-то думал, что у всех казаков путь один – служить отечеству и вере православной, – печально усмехнулся Княжич.

– Верно говоришь, – кивнул Василий. – Только служба разною бывает. И Кольцо служил и твой отец приемный, поп Герасим, а кто усерднее, еще большой вопрос.

– Никак, в монахи предлагаешь мне пойти, – вновь улыбнулся Ванька.

– А почему бы нет. Ведь ты, Иван, свой путь еще не выбрал, плывешь по жизни, словно щепка по весеннему ручью, куда судьба кривая выведет. Я к тебе давно приглядываюсь. Воин ты, конечно, знатный, и народу положил не счесть, но в душе не душегуб.

– Все мы душегубы, воевать, не убивая, люди грешные еще не научились, – махнул рукою Княжич.

– Убить и душу загубить – вещи разные. Иную сволочь порешить, все одно, что от геенны огненной ее избавить. Господь, он милостив, глядишь, и пощадит хоть не невинно, но все же убиенного, – пояснил Мещеряк, затем, похлопав Ваньку по плечу, проникновенно вымолвил: – Кольцо мне сказывал, сынок у тебя есть, вот и езжай к нему. Человека вырастить сложнее, нежели убить, но, думаю, куда приятней. Так что, брат, не упускай своего счастья. Жизнь, она проходит быстро, и надо все успеть, а то останешься на склоне лет без дому, без семьи, как я, к примеру.