– И пушки есть?

– По одной на струге, – упавшим голосом ответил Карача.

– Чему ж ты радуешься? Да их в Искере проще было б взять, чем на реке, – возмутился хан. – Хотя, аллаха милостью нельзя пренебрегать, – после недолгого раздумья добавил он, и снова вопросил: – Сколько дней они бухарцев ищут?

– Почти полмесяца.

– И что, все эти дни идут без роздыха, даже к берегу ни разу не пристали?

– Да, мой повелитель. Мне кажется порой, что казаки не из плоти с кровью, а из железа сделаны.

– При себе оставь эти дурные помыслы, – окрысился Кучум на своего верного слугу. – Не вздумай нашим воинам сказать что подобное. Кровь урусам мы пускали много раз, она у них такая же, как наша, красная. Поднимай моих людей, всех, какие есть. Выступаем тотчас же.

Услышав «выступаем», мурза с великим изумлением взглянул на повелителя.

– Да, на этот раз я сам вас поведу на бой с неверными, – воскликнул хан.

Менее чем через час Кучум с трехтысячной ордою двинулся на своего заклятого врага. По меркам прежних схваток с казаками, перевес сибирцев был совсем не велик, и он надеялся лишь на воинскую хитрость, а потому шли скрытно, за малейший шум ордынский повелитель велел казнить безотлагательно, на месте.

Пройдя верст пять, ехавшие во главе своего воинства Кучум и Карача почуяли холодный ветер, что дул с разбушевавшегося Иртыша. В тот же миг они услышали людские голоса, то были голоса урусов. Татары замерли в тревожном ожидании, однако голоса казаков стали отдаляться.

– Прикажешь их догнать? – еле слышно прошептал мурза.

– Зачем? Дозор захватим – остальные всполошатся, – промолвил хан обычным голосом.

– Так что же делать?

– Будем ждать.

– Чего?

– Когда заснут урусы. Нет ни под луною, ни под солнцем людей железных. Любого рано или поздно усталость сломит. Уж коли они к берегу пристали, значит, вовсе выбились из сил, – заверил царь Сибири.

В середине ночи один из ханских воинов задремал и ткнулся головою в гриву своего коня, тот жалобно заржал, видать, жалея хозяина. Карача схватился за клинок, чтоб покарать ослушника, но Кучум остановил его:

– Не надо, пускай лазутчиком в казачий стан идет, коль уцелеет, жив останется.

Отвесив повелителю земной поклон за столь великую милость, ордынец тут же исчез во тьме. Вернулся он довольно скоро.

– Урусы спят, – сказал опальный воин, упав перед Кучумом на колени.

– Все?

– Все, даже караульные.

– Ну, коли так, пойди и принеси мне лук их огненный, – распорядился хан.

На этот раз ордынец воротился еще быстрей, неся в руках пищаль с пороховницею.

– Ты уверен, что Ермак в Искере не остался? – с угрозою взглянув на Карачу, спросил Кучум. Хан не хотел рисковать своею головой ради какого-то простого атамана.

– Все здесь, и он, и белый шайтан, я сам их на Вагае видел, – злобно прошипел коварный старец.

– Тогда вперед, и да поможет нам аллах, – вздев руки к небу, торжественно изрек низвергнутый, но не покоренный Сибирский царь.

63

Дождавшись возвращения Ермака, Иван проверил караулы и только после этого присел под раскидистой елью. Верхушка дерева была настолько густа да велика, что, несмотря на ливень, трава под ним почти не намокла. Для начала Княжич вылил воду из сапог, отжал насквозь промокшую одежду, затем принялся за пистолеты – поправил кремни, поменял в затравках порох. Так, с пистолетами в руках, прикрывшись кунтушом, да прислонившись спиною к ели, он и заснул.

Уже перед рассветом сквозь чуткий, волчий сон Иван услышал то ли стоны, то ли вскрики.

– Надо встать, проверить караулы, – подумал атаман, но донельзя измученное тело не подчинялось разуму. И тут ему опять привиделась любимая. На этот раз Елена была не просто грустна и озабочена, в ее огромных синих очах застыл холодный ужас.

– Просыпайся, Ванечка, – воскликнула она.

Иван открыл глаза, вместо прекрасного Еленкиного лика он увидел ненавистную харю Карачи. Молнией блеснул клинок, и Княжич едва успел прикрыть рукою горло. Не дожидаясь нового удара, Иван пальнул в мурзу, но заветное оружие впервые подвело его, смененный на затравке порох вспыхнул, но не зажег заряд.

– Что, аллах залил своим дождем лук твой огненный? – глумливо вопросил Карача. Лучше бы ему не делать этого, а поскорее резать полусонного врага. Пистолет, что был в пораненной руке, оказался исправен. В предрассветной тишине громко грянул выстрел, мурза схватился за живот и уткнулся носом в землю. Добивать его Княжич не стал – сам подохнет, пусть помучается, гад, как мучился Кольцо. Выхватив клинки, он вскочил на ноги и заорал, что есть мочи:

– Просыпайтесь, казаки, татары нападают.

В ответ на Ванькин крик и выстрел со стругов вдарили из пушек. Неутомимый Бешененок даже не дремал, не давала качка, и сразу же отдал приказ палить. Стреляли ядрами да поверху, больше для острастки, чтоб пугануть татар и разбудить своих. Казаки стали просыпаться, но далеко не все. Почти две трети воинов Ермака было перерезано ордынцами, и они уже заснули вечным сном.

– К берегу, на струги отходите, – кричал Иван, рубя татар булатом.

– Не ввязывайся в рубку, отходи к реке, – раздался голос Ермака.

Встав спиной к спине, они начали вместе отбиваться от ордынцев. Понемногу к атаманам стали примыкать уцелевшие казаки и опьяненные столь легкою победою татары получили яростный отпор.

Максим тем временем решил пойти на риск. Он приказал палить уже картечью туда, откуда раздаются звуки боя, но чуть левее да правей, чтобы отсечь татар хотя бы с двух сторон. Посеченные железным крошевом сибирцы взвыли и отпрянули.

– Ходу, братцы, ходу, – закричал Ермак и первым побежал к реке, увлекая за собой остатки своего лихого воинства.

Прорвавшись к берегу, казаки кто вплавь, кто шагая по грудь в воде, стали пробираться к своим стругам.

– Руби веревки да поскорей отваливай, – распорядился предводитель. Обернувшись к Княжичу, он предложил:

– Бежим к Максимке.

До кола, к которому был привязан передний струг, оставалось уже несколько саженей, когда тот, видать, расшатанный бурей, выскользнул из глины, и могучие волны Иртыша стали сносить ладью. Иван услышал грозный окрик есаула:

– Навались на весла, дубины стоеросовые, держите к берегу, – но несмотря на все усилия малочисленных гребцов, его голос все более и более отдалялся.

– Видать, придется плыть, – сказал Ермак.

– А куда деваться-то, – согласился Княжич. Сняв кунтуш и сапоги, он покрепче затянул на себе пояс, задвинул за спину пистоли и, прежде чем зажать в зубах кинжал, скорей, не посоветовал, а приказал: