— Такие рассуждения открывают широкий простор дляразного рода ужасов, — заметила я.

— Так ведь они совершенно необходимы, эти явления,которые вы называете ужасами: в этом убеждает нас сама Природа, котораязаставляет расти самые ядовитые растения бок о бок с самыми целебными. Почемувы так возражаете против преступлений? Разумеется, не потому что они порочнысами по себе, но только по той причине, что они наносят вам вред, человек же,которому зло выгодно, и не подумает осуждать его. И если злодейство приносит вмир столько же счастья, сколько и несчастья, разве справедлив закон, карающийего? Задача хорошего закона — способствовать благу всех и каждого, а вотэтого-то как раз и нет в законах, принятых против преступлений, ибо онизащищают лишь жертву и в высшей степени ущемляют злодеев. Величайшийнедостаток, а заодно и несчастье людей, придумывающих законы, заключается втом, что они всегда учитывают только часть человечества и совершенно игнорируютостальных, и неудивительно, что сегодня совершается так много грубых ошибок.

Рассуждения нашего гостя прервала служанка, сообщившая о том,что внизу ждет убого одетая женщина, которая очень хочет поговорить с синьоромКорнаро.

— Веди ее сюда, — поспешно сказала я, опередиввенецианца.

Женщины, окружавшие стол, тотчас поднялись с колен, чтобыосвободить место для новой сцены, и присоединились к пятидесяти наложницам,которые, стоя на помостах, выставляли напоказ свои обнаженные зады.

В следующую минуту робко вошла беременная женщина леттридцати, прелестная как Венера, в сопровождении четверых детей — двухмальчиков и двух девочек.

— О, господин мой! — вскричала она, и всесемейство припало к ногам Корнаро, который с изумлением смотрел на них. —Господин мой, я взываю к вашей милости; во имя неба сжальтесь над беднойженщиной, покинутой мужем, матерью этих несчастных детей, которые просят у васкорочку хлеба. Два года у нас нет никаких средств, и скоро нас возьмет к себемогила, если только не найдется добрый человек, который поможет продлить нашидни. О, добрый синьор, неужели не смягчится ваше благородное сердце при виденесчастья, которое молит вас о сочувствии. Сжальтесь над нами, иначе мыпогибли.

Как я уже сказала, женщина эта была восхитительна; еепоношенное платье, ее беременность, исходившее от нее очарование, трогательныйвид ее детей, залитые слезами лица несчастного семейства — все это произвелонастолько сильное впечатление на нашего распутника и настолько разожгло егопорочную похоть, что я испугалась, как бы он не извергнулся при малейшемприкосновении. Однако он взял себя в руки, предвкушая, очевидно, волнующее ипикантное продолжение этой сцены, и увел меня в соседнюю комнату, куда следомпрепроводили просительницу со всеми чадами.

И вот там жестокость каннибала проявилась во всей своейкрасе. Он пришел в неистовство, его бессвязная речь выдавала чувства,бушевавшие в его душе: он заикался, бормотал какие-то непристойности,выкрикивал богохульные ругательства, на его губах пузырилась пена, и вид егобыл ужасен. В те минуты он был бы великолепной моделью для художника, которыйвознамерился бы написать портрет одного из самых отвратительных чудовищ,порожденных Природой.

— Ну что ж, сука, — процедил он сквозьзубы, — я облегчу твои страдания; сейчас мы устроим тебе роды. Раздевайсяпоживее… все, все снимай с себя, первым делом оголи ягодицы… Мой член твердеет,Жюльетта, смотри, как он твердеет… потри мне яйца спиртом, а потом помоги этойтвари раздеться…

С этими словами он нанес страшный удар в лицо бедняжки,которая отлетела на несколько метров; потом, не спуская с нее безумных глаз, онгрубо схватил меня за заднюю часть, я увернулась, испугавшись, как бы злодей несделал меня объектом своей ярости, и стала поспешно срывать последние тряпки слежавшей на полу женщины с окровавленным лицом. Но, наклонившись над ней, янеосторожно выставила свой зад, и Корнаро без промедления овладел им.

— Раздевай ее скорее, — рычал он, — скорее,говорю тебе; задуши ее, если будет сопротивляться; разве ты не чувствуешь моюэрекцию?

Когда мать обнажилась, распутник оставил меня в покое,плюнул ей в лицо и в мгновение ока сам сорвал одежду со всех четверых детей,после чего с яростью набросился на детские ягодицы. Потом приказал мне опалитьгорящей свечой материнский зад и потребовал розги.

Мы вместе уложили детей штабелем на вздувшийся живот матери;он несколько мгновений любовался этой пирамидой, составленной из аппетитныхпрелестей, и с удивлением заметил, что бедность и лишения не нанесли ущербацветущим формам несчастных созданий. Затем, перейдя от удивления; к озлоблению,взмахнул розгами и с невероятной быстротой начал пороть распростертые перед нимбелоснежные ягодицы и круглый, обтянутый нежной кожей живот беременнойпросительницы. Я ласкала его в продолжение экзекуции и чувствовала, как егочресла наполняются новыми силами. Он то и дело останавливался, несколькомгновений пожирая глазами кровавые следы своего зверства, вставлял член в мойзад, после трех-четырех движений выныривал из него и продолжал флагелляцию.Когда руки его устали, он опустился на колени и принялся осыпать ударами животмолодой матери, прильнув губами к окровавленным ягодицам детей.

— Друг мой, — с беспокойством заметила я, —вы вот-вот извергнетесь, я вижу это по вашим глазам: еще немного, и эта сцена,хотя она и великолепна, лишит вас семени, после чего вы не сможете насладитьсясвоими злодеяниями в полной мере, тем более что впереди нас ждут новые утехи.

— А что еще ты можешь мне предложить? — спросилвенецианец, взглянув на меня затуманенным взором.

— Пойдемте со мной, пусть эти создания придут в себя, апотом вы вернетесь и расправитесь с ними.

Я увела его в небольшую комнату, где Дюран с помощьюЛау-ренции приготовила новую сцену, которую я сейчас вам опишу.

Эта комната была украшена наподобие тех храмов, где древниеримляне праздновали свои сатурналии в старые добрые времена, и наш гость увиделдевять сладострастных картин, составленных из живых людей.

Первая изображала красивого мужчину средних лет свздыбленным членом, прижавшегося к заду юноши, которого ласкал маленькиймальчик-педераст.

Во второй ласкали друг друга сорокалетняя женщина и две юныхдевушки.

В третьей мускулистый атлет совокуплялся сзади с прелестнойзнойной негритянкой и сосал влагалище не менее прелестной белокожей женщины.

Четвертая картина представляла молодую мать, которая пороласвою дочь, и ее в свою очередь порол мрачного вида мужчина.

Рядом другой мужчина содомировал маленького теленка, то жесамое проделывал с ним огромный пес.

Дальше отец избивал розгами собственную дочь, привязанную кстолбу, и сам получал порку от красивой женщины.