Предоставьте человека Природе — она будет для него лучшимсоветчиком, нежели все законодатели, вместе взятые. Самое главное — разрушьтеперенаселенные города, где скопление пороков вынуждает вас приниматькарательные законы. Неужели так уж необходимо человеку жить в обществе ииспытывать стадное чувство? Верните его в лесную глушь, из которой он вышел,дайте ему возможность делать то, что он хочет. Тогда его преступления, такие жеизолированные, как и он сам, никому не принесут вреда, и ваши ограничительныеустановления отпадут сами по себе; дикий человек имеет только две потребности —потребность сношаться и потребность есть, и обе заложены в него Природой. Сталобыть, все, что он делает для их удовлетворения, вряд ли можно назватьпреступным; если в нем порой и пробуждаются иные чувства, их порождает толькоцивилизация и общество. Коль скоро эти страсти — только детище обстоятельств,потому что они присущи образу жизни общественного человека. По какому праву, явас спрашиваю, вы их клеймите?

Таким образом, существует лишь два вида побуждений, которыеиспытывает человек: во-первых, те, которые вызваны его состоянием дикости,поэтому было бы чистым безумием наказывать их, и во-вторых, те, на которые еговдохновляют условия его жизни среди других людей, так что карать за них уж вовсенеразумно. Что же остается делать вам, невежественным и глупым современнымлюдям, когда вы видите вокруг себя зло? Да ничего — вы должны любоваться им имолчать, именно любоваться, ибо что может быть более вдохновляющим ипрекрасным, чем человек, обуреваемый страстями; и потому молчать, что вы видитеперед собой дело рук Природы, которое вы должны созерцать, затаив дыхание и сглубоким почтением.

Что же до моей личности и моего поведения, я согласен свами, друзья мои, в том, что мир может содрогнуться перед таким злодеем, как я;не существует запретов, которые я бы не нарушил, нет добродетелей, которые я быне оскорбил, преступлений, которых бы не совершил, и я должен признаться, чтотолько в те минуты, когда я действовал вразрез со всеми общественными условностями,со всеми человеческими законами, — только тогда я по-настоящемучувствовал, как похоть разгорается в моем сердце и сжигает его своим волшебнымогнем. Меня возбуждает любой злодейский или жестокий поступок; больше всегоменя вдохновляло бы убийство на большой дороге, а еще больше — профессияпалача. В самом деле, почему я должен отказывать себе в поступках, которыебросают меня в сладострастную дрожь?

— Ах, — пробормотала Лауренция, — подуматьтолько: убийство на большой дороге…

— Вот именно. Это высшая степень насилия, и любоенасилие возбуждает чувства; любое волнение в нервной системе, вызванноевоображением, увеличивает наслаждение. Поэтому если мой член поднимается примысли выйти на большую дорогу и кого-нибудь убить, эта мысль внушена мне тем жесамым порывом, который заставляет меня расстегивать панталоны или задиратьюбку, и ее следует извинить на том же самом основании, и я буду претворять ее стаким же спокойствием, но с еще большим удовольствием, так как она намногособлазнительнее.

— Но скажите, — поинтересовалась мояподруга, — неужели мысль о Боге никогда не удерживала вас от дурныхпоступков?

— Ах, не говорите мне об этой недостойной химере,которую я презирал уже в двенадцатилетнем возрасте. Мне никогда не понять, какчеловек, будучи в здравом уме, может хоть на миг увлечься отвратительнойсказкой, которую отвергает сердце и разум и которая находит сторонников толькосреди глупцов, подлых мошенников или самозванцев. Если бы на самом делесуществовала такая штука, как Бог, господин и создатель вселенной, он был бы,судя по представлениям его поклонников, самым странным, жестоким, порочным исамым кровожадным существом на свете, и ни у кого из нас, смертных, недосталобы сил и возможностей ненавидеть его, презирать, ругать и оскорблять его в тоймере, в какой он этого заслуживает. Самая большая услуга, какую толькозаконодатели могут оказать человечеству, заключается в том, чтобы издатьсуровый закон против теократии. Мало кто понимает, насколько важно снести слица земли поганые алтари этого презренного Бога; пока эти фатальные идеи будутвитать в воздухе, человек не узнает ни мира, ни покоя, и угроза религиозныхраспрей всегда будет висеть над нашими головами. Правительство, допускающеелюбые формы боготворения, совершенно не понимает философской цели, к которойвсе мы должны стремиться, и я в любое время я готов доказать вам, что ни одноправительство не будет сильным и уверенным, пока разрешает боготворить некоеВысшее Существо — этот ящик Пандоры, этот обоюдоострый меч, смертельно опасныйдля всякой власти, эту ужасную систему, согласно которой каждый воображает,будто имеет право ежедневно резать другим глотку. Да пусть он сгинет тысячу раз— человек, который выдумал Бога! У него не было иной цели, кроме как подорватьосновы государства; внутри государства он мечтал создать независимую касту —вечного врага счастья и равенства; он стремился подчинить себе своихсоотечественников, раздуть пожар распрей и раздоров и, в конце концов заковатьлюдей в цепи и делать с ними все, что ему вздумается, предварительно ослепив ихчерез посредство суеверия и заразив их фанатизмом.

— И все-таки, — заметила Дюран просто для того,чтобы дать высказаться нашему гостю, — религия есть краеугольный каменьнравственности и морали, а эти вещи, как бы вы к ним ни относились, остаютсяочень полезными для власти.

— Независимо от природы этой власти, — тут жеответил Корнаро, — я готов хоть сейчас доказать, что нравственность длянее бесполезна. Кстати, что вы понимаете под этим словом? Разве это неосуществление на практике всех общественных добродетелей? Тогда соблаговолитеобъяснить мне, какое отношение может иметь к власти осуществление добродетелей.Вы боитесь, что порок, будучи противоположностью добродетели, может нарушитьдеятельность правительства как органа власти? Да никогда в жизни! Иправительство должно больше опасаться высоконравственного человека, нежеличеловека порочного. Первый расположен к пустым спорам и сомнениям, и не можетбыть сильной власти там, где люди истрачивают попусту свои мыслительныеспособности: дело в том, что правительство — это узда для человека, аразмышляющий человек не терпит узды. Следовательно, чтобы управлять людьми, ихнадо обречь на невежество; властители всегда чувствовали, что цепи скорееудержат на коленях глупых подданных, нежели гениальных личностей. Вы можетесказать мне, что свободная власть далека от такого намерения. А я спрошу Вас,где вы видели свободную власть; разве на земле существует что-нибудь свободное?Более того, разве человек не всегда и не везде остается рабом собственныхзаконов? Выходит, что люди повсюду находятся в цепях, то есть в состояниибезнравственности. Разве вид опьянения, в котором постоянно пребываетбезнравственный и порочный человек, — это не то же самое, что состояние, вкотором держит человека законодатель, чтобы парализовать его волю? Так зачемзаконодателю внушать ему добродетели? Только в моменты самоочищения человекделается норовистым, начинает сомневаться в своих правителях и меняет их. Винтересах правительства — сковать человека при помощи безнравственности,опустить его в бездну безнравственности, и он никогда не причинит неприятностейдля власть предержащих. Если же посмотреть на вещи под более широким угломзрения, можно задаться вопросом: имеют ли пороки какие-нибудь последствия длявзаимоотношений между людьми, иными словами, какое государству дело до того,ограбите ли вы меня, или, в свою очередь, я убью вас? Абсурдно считать, будтосведение личных счетов имеет какое-то отношение к обществу. Но, говорят нам,законы необходимы для того, чтобы сдерживать зло… Хорошо, только зачем егосдерживать, если Природа нуждается в нем и существовать без него не может, еслионо задумано как противовес добру? Скажем, древний человек не имел законов,которые ограничивали его страсти, но разве он был менее счастлив, чем мы? Силуникогда не сломит слабость, и если последняя всегда оказывается в проигрыше,значит этого хочет Природа, и не нам противиться ее желанию.