Я сразу же направила его к реке. Дорога на выгон шла в ту же сторону, так что Роуэн охотно устремился туда тем ровным плавным галопом, что стремительно пожирал ярды. Я заставила себя сидеть тихо. Глаза у меня еще не привыкли снова к темноте, так что пока все равно не вышло бы ни править Роуэном, ни понукать его. Разумеется, я продолжала нашептывать всякие ласковые ободрения, но, похоже, более для своего спокойствия, чем для его. Вскоре впереди слабо блеснули воды реки. Далее тропа сворачивала от подножия узенького пешеходного мостика к пастбищу Роуэна.

Я понятия не имела, удастся ли заставить моего скакуна пересечь речку, которая, разбухнув от недавнего грозового ливня, громко катила быстрые воды по предательскому, усеянному валунами руслу. И при свете дня переходить здесь вброд было бы довольно опасно, ночью же – вдвойне.

Но ни одна лошадь в мире – разве что, может, цирковая – не пошла бы по тому шаткому деревянному мостику, даже если бы я и рискнула направить Роуэна вверх по трем ступенькам, что вели туда. Выбора не оставалось: либо вброд, либо никак.

Зато хотя бы мы выбрались из-под деревьев и я снова видела, что впереди.

Рядом с мостиком берег спускался к воде довольно отвесно. Широкая, поблескивающая гладь реки прерывалась пятнами тени там, где из воды выступали булыжники, и искрящимися полосами пузырьков там, где в речку впадали ручейки. Шум воды ласкал слух. После дождя все благоухало свежестью и прохладой. Направив Роуэна к береговому откосу, я ощутила запах тимьяна, мяты и свежего дерна, взрытого копытами коня.

На краю мой конь остановился, попятился и развернул прочь, но я не дала ему отступить. Он вышколенно повернулся и с неохотой приблизился к спуску. Но потом снова замер – передние копыта уже на склоне, задние еще наверху.

Однако, когда скачешь без седла, несмотря на очевидные неудобства, приобретаешь и одно величайшее преимущество – вы с конем становитесь одним целым, его тело соединяется, сливается с телом всадника, а всадник делается частью могучего зверя, движется вместе с ним и передает ему свою волю непосредственно, на жизненно важную долю секунды быстрее, чем когда импульс сообщается лишь посредством узды и шпор.

Я ощутила колебания, сомнения и страх Роуэна едва ли не быстрее, чем он сам, и мой моментальный отклик, стремление вперед последовали столь же незамедлительно. Роуэн коротко заржал, а потом вдруг рванулся вперед и вошел в воду.

Я всеми силами помогала ему, пока он осторожно выбирал дорогу меж взрывающими поток валунами. С губ моих сами собой срывались слова любви и нежности, которые, мне казалось, я забыла давным-давно. Подковы Роуэна скользили и звенели по камням, а вода вихрилась, сияя, вокруг его ног. Вот она покрыла копыта и поднялась к коленям, он споткнулся и, выравниваясь, угодил одной ногой в яму, подняв тучу брызг, так что я промокла почти до пояса. Однако Роуэн упорно продвигался вперед, и, казалось, в мгновение ока под ногами его захрустела мелкая галька – и мы выбрались из воды. Мой скакун вспрыгнул на обрывчик над берегом, так что я едва не слетела у него со спины, а потом встряхнулся и неровной рысью рванулся вперед, на тропинку.

Она здесь довольно круто поднималась вверх от мостика, и хотя была неровной и ухабистой, зато отчетливо виднелась в лунном свете меж темных зарослей осоки. Я покрепче вцепилась правой рукой в гриву Роуэна, направила его на склон и дала ему волю.

И он понесся во весь опор – жадным, пылким галопом. В иное время я сдерживала бы его, но сегодня ночью никакой аллюр не показался бы мне слишком быстрым… а кроме того, я поддалась этому всемогущему, зачарованному, точно во сне, ощущению: летящая ночь, чудесный конь, слитый со мной в одно, наркотик скорости, отчаянная спешка и дело, которое необходимо завершить…

Шаги Роуэна удлинились, бег ускорился – мы преодолели склон и очутились на ровном пространстве. Я знала, что где-то впереди нас ждут ворота – надо будет остановиться и отпереть их. Даже если бы я скакала в седле, то все равно не посмела бы заставлять Роуэна прыгать в темноте. Неуверенно вглядываясь вперед, я уповала на то, что конь увидит препятствие раньше, чем я, и надеялась, что он знает, где оно…

Он и вправду знал. Я ощутила, как шаги его стали короче, а в следующий миг различила – во всяком случае, мне так показалось – неясные столбы ограды, соединенные невидимой проволокой, а за ними – очертания коров и быков. Дорогу же ничто не преграждало. Путь был свободен. Неужели ворота открыты?.. Да, теперь я увидела их – сбоку от тропы.

Роуэн нервно дернул ушами и во весь опор поскакал вперед.

Я едва успела мимоходом удивиться, отчего же тогда весь скот еще не разбрелся кто куда, но мы стремительно приближались к воротам, и тут мне все стало ясно. Ворота для скота находились сбоку от проселка и, как и следовало того ожидать, были закрыты. А прямо посреди дороги, где, по моим представлениям, зиял просвет, лежала решетка – восемь футов стальной, коварной решетки, на которой мой скакун если и не поломал бы ноги, то все равно непременно рухнул бы, увлекая меня за собой…

И не было уже времени останавливать его или разворачивать к воротам для скота. Каких-то два стремительных скачка – и вот она, решетка.

На сей раз Роуэн все решил за меня. Когда под ногами у него внезапно показалась решетка, в этой тьме похожая на широкий ров прямо поперек пути, он просто взмыл в воздух – плавно и стремительно, точно ласточка.

А в следующую секунду впереди показались деревья и огни Низер-Шилдса.

Впоследствии я узнала, что гроза всласть разгулялась и на их ферме, так что, едва дождь утих, мужчины – мистер Фенвик с двумя сыновьями – вышли взглянуть, велик ли урон. Когда я прискакала, они как раз находились на дворе и, надо полагать, услышали стук конских копыт издалека, потому что все трое подбежали к воротам.

Главная дорога проходила примерно в пятидесяти футах от Низер-Шилдса. Мы срезали угол, и я направила Роуэна к ферме.

Наверное, Фенвики решили, что конь понес меня, потому что никто даже и не подумал отпереть. Роуэн резко остановился, почти касаясь грудью перекладин, а потом, увидев чужих, шарахнулся в сторону и начал кружить.

Кто-то наконец распахнул ворота, все трое отошли в сторону. Единственное, что я могла, – это направить Роуэна во двор мимо них, но под конец он заартачился и принялся взбрыкивать. Кто-то из Фенвиков закрыл за нами ворота и потянулся к узде, но я испугалась, что конь совсем выйдет из-под контроля, и, задыхаясь, остановила фермера.

– Не трогайте его. Все в порядке… не подходите…

– Это от Форрестов, – сказал кто-то из них, а другой добавил:

– Да это же девочка Уинслоу.

И тотчас же раздался торопливый голос мистера Фенвика:

– Что такое, барышня? Какое-нибудь несчастье?

Я обнаружила, что не могу отвечать. Конечно, я здорово запыхалась от напряжения, но дело было не только в этом. Зубы у меня стучали, как в ознобе. Наверное, шок наконец одолел меня. Все мое тело затряслось, ноги, сжимавшие бока коня, разжались, и не держись я за гриву Роуэна, то самым позорным образом свалилась бы с него.