– Моленка?

Ответа нет. Вся корабельная сеть вышла из строя. Общаться напрямую теперь можно, лишь находясь поблизости друг от друга. Но Скади помнила, где находилась эксперт по вакууму перед аварией. Хозяйка «Паслена» позвала вслух, громко – и снова не получила ответа. Тогда она направилась к машинному отделению. Важнейшие помещения корабля не разгерметизировались, хотя пришлось повозиться, открывая непроницаемые аварийные переборки.

Блестящие изогнутые поверхности чужеродной аппаратуры, похожие на полированное стекло, значительно сместились со времени последнего визита Скади в машинное отделение. Неужели взорвавшийся пузырь вакуума так исказил корабль? Ноздри колол запах озона, пахло еще чем-то незнакомым, странным. Завывали сирены, машинные голоса наперебой выкрикивали аварийные сообщения, где-то поблизости ломался, рвался металл.

– Моленка?

– Скади…

Сигнал был совсем слабым, на грани восприятия – но это, несомненно, ответ Моленки. Она уже близко.

Скади полезла дальше, с трудом протискиваясь меж округлых, продолговатых выступов аппаратуры – словно по древней пещере, отполированной течением подземной реки. Проход расширился, стал полостью метров шести в диаметре, со стенами, утыканными гнездами для подключения техники. Из иллюминатора в дальней стене открывался вид на разбитые, искривленные части машины, генерировавшей потенциальную яму для измененного вакуума. До сих пор части ее еще двигались, вяло шевелились, подергивались, будто лапы агонизирующей твари. Увидев собственными глазами, Скади поняла: повреждения куда тяжелее, чем о том сообщила диагностическая аппаратура. Корабль буквально выпотрошен.

Но не столько следы повреждения «Паслена» привлекли внимание Скади, сколько плавающий в центре помещения угловатый тюк, вздутый мех с пятью выростами, напоминающий воздушный шарик смутно человеческой формы, с молочно-белой поверхностью, под которой двигалось нечто, с трудом различимое сквозь опалесцирующую пленку. Оно казалось искаженным, изуродованным – просвечивали то части темной одежды, то бледная плоть.

– Моленка?

Хотя Скади находилась вблизи, ответ донесся, будто с огромного расстояния:

– Да, это я. Скади, я в ловушке. Меня захватило поле.

Скади поразилась спокойствию женщины. Ведь она гибнет, сомнений нет – и докладывает о своем состоянии отстраненно и спокойно. Вот это мужество настоящего сочленителя, убежденного, что его сущность останется жить в коллективном сознании Материнского Гнезда, что смерть тела – лишь удаление лишних внешних частей, незначительных деталей великого целого. Но Скади напомнила себе: до Материнского Гнезда очень далеко.

– Моленка, вы в зоне измененного вакуума?

– Да. Она разделилась, проходя через корабль. Часть обволокла меня – будто специально искала, хотела заключить в себя.

Тюк с пятью выростами отвратительно запульсировал – наверное, был нестабилен, готов схлопнуться или распасться.

– Которая фаза вакуума в вашей зоне?

– Наверное, первая – я не ощущаю никаких изменений. Но мне не шевельнуться, и я как будто очень далеко. Неимоверно далеко…

Опалесцирующая пленка сжалась, – как Моленка и говорила, поле было крайне нестабильным. Зона теперь плотно облегала тело. Пару секунд Моленка выглядела почти нормально, разве что была одета в сочащийся перламутровый свет. Скади показалось, что сейчас поле распадется, диссипирует, освободив пленницу. Но тут же родилось страшное предчувствие: все закончится крайне плохо.

Пленка задрожала снова, встрепенулась, издала хлюпающий звук. Даже слабая связь между сознаниями донесла к Скади ужас и растерянность попавшей в ловушку женщины. Испускающая свет оболочка начала сжиматься.

– Скади, помоги мне! – взмолилась пленница. – Я не могу дышать.

– Как? Я не знаю, что делать.

Пленка тесно прижалась к коже. Моленка стала задыхаться. Нормальная речь в таких условиях невозможна, нейропрограммы уже начали аварийную работу: отключали все не важные для жизни отделы мозга, сохраняя запасы кислорода, позволяя мозгу прожить без повреждений еще три-четыре минуты.

– Помоги мне, – взмолилась Моленка едва слышно. – Пожалуйста…

Пленка сдавила сильнее. Скади наблюдала, завороженная, не в силах отвести взгляд. Боль раздавливаемой женщины хлынула в мозг. В сознании Моленки осталась лишь боль, ни единой связной мысли. Скади протянула руку – сделать хоть что-нибудь, пусть бесполезное. Дотронулась до пленки – та от касания сжалась еще сильней. Связь между сознаниями нарушилась – граница поля плющила женщину, давление уничтожало деликатную структуру имплантатов в мозгу.

Пленка приостановилась, завибрировала – и вдруг стянулась с ужасающей скоростью. Когда фигура Моленки уменьшилась на четверть, граница поля внезапно окрасилась в алый цвет. По связи хлынул дикий поток сигналов, но затем предохранительные контуры оборвали соединение между сознаниями. Моленка умерла. Но одетая полем фигура оставалась человекоподобной. Вот она – будто манекен, потом будто кукла, потом уменьшилась до крошечной статуэтки и лишь тогда стала похожа на шар. Должно быть, содержимое стало жидким.

Вскоре молочно-белая оболочка приняла шарообразную форму и стабилизировалась.

Скади протянула руку, ухватила белый шарик, некогда бывший Моленкой. Следовало выбросить его за борт до того, как поле снова начнет сжиматься. Материя внутри уже находилась под чудовищным давлением. Лучше и не думать о том, что произойдет, если поле вдруг распадется.

Скади потянула шарик – тот едва сдвинулся, словно укоренился в пространстве. Скади увеличила прилагаемую силу, и шарик постепенно, миллиметр за миллиметром, пополз в нужную сторону. Он сосредоточил в себе всю инертную массу Моленки, а может, и не только ее массу, и потому его трудно было разгонять, направлять и тормозить.

Скади принялась медленно, осторожно толкать его в сторону ближайшего шлюза.

Винт древней видеосистемы закрутился. Клавэйн стоял рядом, схватившись за ограждение, и рассматривал возникшую картинку. В ее центре висело нечто расплывчатое, напоминающее раздавленного жука с вылезшими наружу, из-под твердого панциря, длинными извилистыми кишками.

– Вряд ли теперь она обгонит нас, – заметил Скорпион.

– Доигралась, – заметила Антуанетта, присвистнув от удивления. – Просто дрейфует, тяги ноль. Мать честная! Как думаете, что с ней стряслось?

– Авария, но не критическая, – ответил Клавэйн, – иначе бы мы «Паслен» не увидели. Скорпион, дай-ка фокус на корму «Паслена». Кажется, место аварии там.

Свинья управлял внешними камерами, нацеленными на дрейфующий корабль и постоянно меняющими направление сканирования – ведь сближение происходило со скоростью в тысячу километров в секунду. Через час рассчитывали подойти на расстояние выстрела. «Свет Зодиака» даже не ускорялся, системы подавления инерции бездействовали, двигатели молчали. Жилые отсеки субсветовика вращались, чтобы обеспечить искусственное тяготение в одно g. Клавэйн наслаждался свободой движений. Ни мучительных перегрузок, ни проблем с неуклюжим экзоскелетом. А еще приятнее не ощущать эффектов подавления инерции.