в мужской школе, лучше говорить правду. Какие бы чувства ты ни испытывал к матери, мы хотим выяснить истину, а не наказать кого-либо – это единственное, что мы можем тебе посоветовать. Как нам помочь тебе, как подсказать, что тебе следует делать, если ты не скажешь нам правду?

– Моя мать трахалась с ним, пока, как она думала, я на мессе, – сказал Мартин мистеру Вимсу.

Мистер Вимс закрыл глаза и улыбнулся; он так делал, когда принимался считать про себя, ради того чтобы проявить терпение.

– Я хотел защитить тебя, Мартин, – сказал Ариф Кома, – но вижу, что это бесполезно.

– Пожалуйста, мальчики… один из вас говорит неправду, – сказал смотритель общежития.

– О’кей, давай скажем ему, – повернулся Ариф к Мартину. – Согласен?

– О’кей, – ответил Мартин. Он знал, что любит Арифа; три года тот был его единственным другом. Если Ариф хочет сказать, что они – любовники, стоит ли возражать? Ариф был единственным человеком, кому, если нужно, Мартин готов был уступить. – О’кей, – повторил Мартин.

– Что о’кей? – спросил мистер Вимс.

– О’кей, мы – любовники, – сказал Мартин Миллс.

– Не понимаю, почему он не подцепил эту заразу, – сказал Ариф. – Он должен был подцепить. Может, у него какой-то иммунитет?

– Нас выгонят из школы? – спросил смотрителя Мартин. Он на это надеялся. Он думал, это может научить чему-то его мать. В свои пятнадцать лет он считал, что Веру еще можно чему-то научить.

– Мы только попробовали, – сказал Ариф, – но нам не понравилось.

– И больше мы не будем этого делать, – добавил Мартин. В первый и последний раз в жизни он солгал, и у него закружилась голова, как будто он выпил.

– Но один из вас должен был заразиться от кого-то… – заключил мистер Вимс. – Я имею в виду, венерическая болезнь не могла появиться просто так, сама по себе… если у каждого из вас больше не было других половых контактов.

Мартин Миллс знал, что Ариф Кома звонил Вере, но она не стала с ним разговаривать. Он знал также, что Ариф написал ей письмо, но она не ответила на него. Однако лишь теперь Мартин понял, как далеко может зайти его друг, защищая Веру. Должно быть, он совершенно свихнулся на ней.

– Я заплатил проститутке. Я заразился от шлюхи, – сказал Ариф мистеру Вимсу.

– И где ты только нашел шлюху, Ариф? – спросил смотритель общежития.

– Вы знаете Бостон? – спросил Ариф Кома. – Я остановился с Мартином и его матерью в отеле «Риц». Когда они заснули, я вышел из отеля и сказал швейцару, чтобы он вызвал такси. Я попросил водителя такси найти мне проститутку. Так делают и в Нью-Йорке, – объяснял Кома. – По крайней мере, для меня это не впервой.

Так Ариф Кома был изгнан из школы Фессенден за то, что заразился венерической болезнью от проститутки. В уставе школы был пункт, гласящий, что морально недостойное поведение ученика в отношении женщин или девочек наказуется исключением его из учебного заведения; исходя из этого дисциплинарный комитет (несмотря на протесты мистера Вимса) и исключил Арифа. Было высказано мнение, что секс с проституткой не является чем-то нейтральным, если речь шла о «морально недостойном поведении ученика в отношении женщин или девочек».

Что касается Мартина, мистер Вимс также выступил в его защиту. Его гомосексуальный контакт был единственным эпизодом сексуальных экспериментов мальчика; этот инцидент следовало забыть. Но дисциплинарный комитет настаивал на том, чтобы Вера и Дэнни были поставлены в известность. Первой реакцией Веры было то, что она уже говорила: что мастурбация для мальчиков в возрасте Мартина – это нормально. Все, что Мартин сказал матери – естественно, чтобы Дэнни не слышал, – было: «У Арифа Комы гонорея, как и у тебя».

Перед тем как Арифа отправили домой, времени поговорить почти не было. Последнее, что сказал Мартин турку, было:

– Не навреди себе, пытаясь защитить мою мать.

– Но я люблю и твоего отца, – пояснил Ариф.

И снова Вера оказалась ни при чем, поскольку никто не хотел травмировать Дэнни.

Самоубийство Арифа было для всех большим потрясением. Мартин нашел письмо от друга в почтовом ящике Фессендена лишь спустя два дня после того, как Ариф выпрыгнул из окна квартиры родителей на десятом этаже на Парк-авеню. В письме Арифа было лишь несколько слов: «Я уронил честь своей семьи». Мартин вспомнил, что, ради того чтобы не уронить честь своих родителей и не запятнать репутацию семьи, Ариф не пролил ни слезы во время обрезания.

Веру никто не винил за то, что произошло. При первом же удобном случае, оставшись наедине сыном, Вера сказала:

– Только не вздумай говорить, что это моя вина, дорогой. Это ты мне говорил, что у него расстройство – сексуальное расстройство. Ты сам это сказал. А кроме того, ты ведь не станешь травмировать твоего отца, не так ли? – спросила Вера.

На самом деле Дэнни и без того был травмирован, услышав, что его сын замешан в гомосексуализме, пусть даже это был единичный эпизод. Мартин заверил отца, что он только попробовал и что ему это не понравилось. Однако Мартин осознал, что единственное представление Дэнни о сексуальном опыте сына заключалось в том, что его сын поимел турка – соседа по комнате, когда обоим мальчикам исполнилось всего лишь по пятнадцать лет. Мартину Миллсу не приходило в голову, что правда о его сексуальности могла бы оказаться для Дэнни гораздо болезненнее, поскольку в свои тридцать девять лет его сын оставался девственником и никогда в жизни даже не пробовал мастурбировать. Так же как Мартину никогда бы не пришло в голову, что он на самом деле любил Арифа Кому. Само собой, что такое чувство было более основательным и правомерным, чем любовь Арифа к Вере.

А теперь доктор Дарувалла «придумывал» миссионера по имени мистер Мартин. Сценарист понимал, что ему нужно найти мотивы, приведшие мистера Мартина к решению стать священником, – даже в кинофильме, чувствовал Фаррух, следовало хоть как-то объяснить обет воздержания. Зная Веру, сценарист был обязан догадаться, что истинные мотивы миссионера, решившего принять обет целомудрия и стать священником, не подходят для сочинения романтической комедии.

Убедительная смерть. Реальные дети

Сценарист прекрасно осознавал, что он буксует. Проблема была такая: кто должен умереть? В реальной жизни доктор надеялся, что цирк спасет Мадху и Ганеша. Однако для сценария было просто нереалистично, чтобы оба они жили долго и счастливо. Более правдоподобная история заключалась в том, чтобы в живых остался только один из них. Пинки была акробаткой, звездой. Калека Ганеш не мог рассчитывать на большее, чем роль