этого после 1973 г. Потом обстановка разрядилась, и все это осталось просто в виде подспудного возмущения».

Ямани утверждает, что король Фейсал был осведомлен о планах захвата саудовских месторождений в конце 1973 г. или в самом начале 1974 г. «Я был очень встревожен, когда впервые об этом услышал, потому что понимал, что это обернется настоящей бедой, — говорил он впоследствии. — Не только для Саудовской Аравии, но и для всего мира».

Как вспоминает бывший высокопоставленный служащий Министерства обороны США, «в те дни по колледжу военно-морского флота разгуливало много полковников морской пехоты, которые говорили, что „эта чертова мразь на верблюдах скоро узнает, почем фунт лиха“. Нефтяной кризис сидел в печенках у средних американцев — особенно у тех, кому приходилось выстаивать очереди возле бензоколонок. Спору нет, он показал, какое важное место арабы занимают в мире, повысил их авторитет. Но арабы не снискали в Соединенных Штатах новых симпатий. Многие американские военнослужащие говорили: война, которую ведет Израиль, — это наша война».

Фейсал воспринял американский блеф вполне серьезно. Ему стали известны не только планы Пентагона, но и возможные действия израильтян. По сообщениям печати, Израиль также разработал план захвата нефтепромыслов, которые потом должны были «освободить» американцы. Это был сценарий, знакомый по суэцкой авантюре 1956 г. Поэтому король принял меры предосторожности: охрана нефтепромыслов была усилена, Национальная гвардия получила инструкции уничтожить особо важные объекты в случае вражеской атаки. В результате саудовская добыча нефти сократилась бы до минимума, и оккупационным силам потребовалось бы не менее года и миллиарды долларов, чтобы вновь привести нефтепромыслы в рабочее состояние. Исчезновение саудовской нефти с мировых рынков на год привело бы к таким катастрофическим последствиям, сама мысль о которых остужала самые горячие головы.

Разговоры о военном вторжении в аравийские страны постепенно затихли.

Однако еще в начале 1970-х гг. в США пришли к выводу, что наступил момент «заполнить вакуум» в Персидском заливе после ухода оттуда англичан. Около четверти века в Персидском заливе находилась небольшая американская эскадра в составе плавучей базы и двух эсминцев. Стремясь обеспечить для них опорный пункт и береговые сооружения, США заключили с правительством Бахрейна соглашение об использовании освободившейся базы всего лишь через два месяца после ухода англичан.

Наращивание военно-морских сил США в Персидском заливе и Индийском океане происходило в рамках их глобальной стратегии, в которой развитию флота придавалось первостепенное значение. «Кто владеет трезубцем Нептуна, тот владеет и короной мира» — такой формулой определялось отношение американских стратегов к роли военно-морского флота. В 1971–1972 гг. ВМС США впервые за послевоенный период вышли на первое место среди всех видов американских вооруженных сил по размеру бюджетных ассигнований.

Важную роль в расширении американского военного проникновения в Индийский океан стал играть остров Диего-Гарсия архипелага Чагос, который лежит почти на экваторе. Новая база стала совместно использоваться США и Англией. Экзотический атолл в центре океана вскоре превратили в первоклассную военно-морскую и военно-воздушную базу со взлетно-посадочными полосами для тяжелых самолетов, складами горючего, казармами для сухопутных подразделений, ремонтными мастерскими.

Сочетание имперских амбиций, интересов энергетических корпораций, первостепенного стратегического значения, придаваемого в Вашингтоне бассейну Персидского залива, — все подталкивало США на военное проникновение в этот регион. Но характерная особенность ситуации начала — середины 1970-х гг. состояла в том, что США избегали тогда прибегать к военной интервенции или крупным военным демонстрациям в зоне Залива. Чем это вызывалось?

Видимо, речь идет о комплексе причин как местного, так и глобального, как регионального, так и внутриамериканского плана. «Вьетнамский синдром», то есть устойчивое отвращение американского общественного мнения к интервенциям после первой в истории проигранной Соединенными Штатами войны, стоит, пожалуй, поставить на первое место. Слишком свежи были впечатления национального позора и бессмысленной гибели за неправое дело десятков тысяч молодых американцев, донесенные в каждый дом с помощью телеэкрана, чтобы интервенционистская политика в те годы получила поддержку в США. «После Вьетнама мы ведем себя как медведь, который когда-то залез в улей за медом, меда не достал и весь был искусан пчелами, — так характеризовал сенатор Г. Харт настроения, царившие тогда в вашингтонских „коридорах власти“. — Теперь этот медведь смотрит на новый улей с большей осторожностью. Один из уроков Вьетнама состоит в том, что мы должны быть более разборчивыми». (Еще при Рейгане Вашингтон начал преодолевать «вьетнамский синдром», а на закате и после холодной войны вторгся в Ирак и оккупировал страну… с катастрофическими последствиями.)

На «вьетнамский синдром», или, иначе, «индокитайское похмелье», в начале 1970-х наслоилось Уотергейтское дело — свидетельство временного кризиса системы политической власти и политических институтов в США. Последовал период самопокаяния, самобичевания с целью доказать, что американская администрация и политическая система вышли «очищенными» из грязной истории. Но сложившаяся в тот период обстановка существенно ограничивала возможности активного военного вмешательства в дела далеких регионов хотя бы потому, что была ослаблена власть президента, через которого осуществляется внешняя политика.

В середине 1970-х гг. в Вашингтоне тон в отношении линии Запада в Персидском заливе задавали сторонники теории «взаимозависимости» и «партнерства». Тезис о «партнерстве» был одним из основных элементов «доктрины Никсона» («Гуамской доктрины»), которая возлагала задачу защиты имперских интересов США на местных сильных союзников. В зоне Персидского залива после ухода Англии роль американского «подрядчика» принял на себя шахский Иран, который превратился в главную военную силу в зоне Залива, в «субимпериалистическую» державу.

Немалый вклад в создание системы «взаимозависимости» США и Саудовской Аравии внесла продуманная Фейсалом политика сотрудничества двух стран в экономической, военной, финансовой сферах, создания в США «проарабского лобби».

Глава 27

Новые отношения с США

Фейсал лишний раз убедился в том, что Вашингтон может или игнорировать, или жертвовать интересами арабов, в том числе и саудовцев, если этого требовали соображения внутренней или внешней политики. Так было и в 1947–1948, и в 1967, и в

1973 гг. Но он понял также, что если у США и Саудовской Аравии есть общие интересы, то сотрудничать можно. Таков был стержень реальной политики, которой он придерживался. Лишь на основе общих интересов с США Фейсал мог обеспечить выполнение комплекса задач, которые он ставил перед собой и перед своей страной. Кризис 1973 г. показал, насколько переплетены американские и саудовские экономические интересы.

Несмотря на все разговоры о военной угрозе со стороны США, Эр-Рияд и Вашингтон по инициативе короля создали 8 июня

1974 г. Объединенную комиссию экономического сотрудничества. Ее деятельность поистине уникальна. Во главе комиссии с саудовской стороны стал министр финансов и национальной экономики Мусаид ибн Абдуррахман, а со стороны США — министр финансов США У. Саймон.

По мнению Фейсала, эта комиссия, деятельность