– Обещанные дары и без того щедры сверх меры, – медленно заговорил Яр, тщательно подбирая слова. – Я не достоин их принять. Скажи своему господину, что я прошу только об одном: пусть позволит мне покинуть Эни-Сару подобру-поздорову. Иной милости мне не нужно.

Каннан глянул на него настороженно – так, как смотрят на прокажённых – и принялся пересказывать владыке его ответ. Агирлан слушал по-прежнему бесстрастно. Должно, предполагал, что так будет.

– Благословенный владыка хвалит почтенного гостя за его скромность, – сообщил наконец советник. – Он говорит, что примет любой выбор благородного Ярослава и просит гостя решиться не сей же час, но до тех пор, пока полностью не исцелится рана, нанесённая клинком нечестивца. Когда небесная тьма вновь поглотит старый месяц, благословенный владыка во второй раз станет говорить с почтенным гостем и тогда сочтёт слово его последним и нерушимым.

– Я не… – Яр вовремя прикусил язык. Сколько раз наставница ругала его за опрометчивость! Не успел даже начать думать, прежде чем отказываться; повезло, что он слишком нужен Агирлану. – Я не забуду доброты благословенного владыки, – он вежливо склонил голову, пряча взгляд. – В назначенный срок я приму решение.

Узкие губы владыки изогнулись в благосклонной улыбке. Всё идёт так, как он и рассчитывал. Может, он и не знает, что Яру запрещено принимать власть, но он уверен, что его без пяти минут ручной волхв не станет задумываться, что и зачем делает, – а значит, и спорить с приказами. Яр и не будет. Зачем, если дара внушения и могущества владыки Саборана вполне хватит, чтобы повернуть вспять ход истории?

Нужно лишь понять, как именно…

Элине преданно ждала его в покоях. Должно, соглядатаи сочли, что она достаточно хорошо справляется. Вот и славно. Дождавшись, пока провожатые уберутся, Яр уселся рядом с девушкой на подушки – она вздрогнула, но не отстранилась – и попросил:

– Научи меня говорить по-здешнему.

Если она и удивилась, то виду не подала. Похоже, ей такого не запрещали. Странное дело: Яр на месте Агирлана в первую очередь наказал бы говорить с гостем только по-ильгодски, чтобы не давать волхву шанса воспользоваться даром внушения. Что ж, пока не донесли соглядатаи, нужно выучить хотя бы несколько важных фраз.

Ночью ему привиделся Влас. В левой руке сокол держал короткий кривой нож; в уголке презрительно усмехающихся губ собралась густая тёмная кровь. Золотой Аринов знак казался жалкой побрякушкой на его могучей шее. Храмовый служитель ничуть не страшился гнева богов. Нимало не колеблясь, он знакомым движением занёс руку с клинком. За миг до удара Яр очнулся, рывком сел в постели. Кровь гулко стучала в висках, а под рёбрами вновь недовольно заворочалась утихшая было боль. Успокаиваясь, он с силой прижал ладони к лицу.

– Добрый господин! – тихий голосок звучал тревожно. Похоже, девчонка всерьёз испугалась. – Кликнуть лекаря?

– Нет, – Яр кое-как поднялся на ноги. Несколько шагов до стола с кувшинами показались ему пыткой. – Всё в порядке. Просто дурной сон.

Элине запоздало спрыгнула с кровати и подбежала к нему. Виновато опустила взгляд.

– Презренная недостаточно расторопна.

– Пустое, – рассеянно отмахнулся Яр. Совсем не хотелось утешать вдобавок всполошившуюся служанку. – Всё хорошо. Спи.

Он прикрыл глаза, прогоняя из взбудораженного разума остатки видения. Наставница всё твердила, что богов никаких нет. Он не верил, неизменно оставаясь при мнении, что в её мире, может, и нет, а здесь-то точно есть. Но теперь выходит, что это вовсе неважно. Всё равно те, кто на словах служит богам, даже не оглядываются на принесённые им обеты. Не боги решили Власову судьбу. В миг, когда пришлось судить, жить соколу или нет, он волен был сказать любое слово. Не связывали его ни клятвы, ни угрозы – одна лишь собственная совесть. Этот ослепительный проблеск свободы запоздало испугал его. Ведь он даже толком не успел задуматься…

– Добрый господин? Презренная должна кликнуть лекаря?

– Нет. Спи.

Потянулись дни, одинаковые, будто переплетённые с лукавым мороком. По крайней мере, Яр больше не изнывал от праздности. Как тяжко ни давался ему незнакомый язык, он упрямо донимал Элине, выспрашивая у неё чужие слова. Учитель из девушки был никудышный: она сама не понимала правил, по которым складывала свою речь. Яр злился, но терпел, с тоской вспоминая Лидию Николаевну с её привычкой объяснять всё до самых глубинных принципов. Зато за время этих уроков Элине понемногу привыкла к нему и перестала вздрагивать каждый раз, когда он к ней обращался.

– А тебя кто учил говорить по-здешнему? – спросил однажды Яр, утомившись укладывать в закономерности её путаные рассуждения.

– Матушка, – Элине опустила взор. Лицо её – та часть, которую Яр видел между вуалью и платком – стремительно побледнело. – Она думала… Думала, батюшка выдаст ме… презренную за наместника владыки.

– Но так не случилось?

– Не случилось, – тихо ответила девушка. – В прошлое лето Любицы все сгорели. Батюшка меня отдал владыке за пять сотен золотых, чтоб заново построить детинец и пристань.

– Любицы? – Яр наморщил лоб, припоминая, где это. – Те, что в устье Одары? Там прежде был большой волок…

Сказал – и осёкся: крупным торгом меж двух рек Любицы были двадцать с лишним лет тому назад. Ни ему, ни Элине не полагалось этого помнить.

– Батюшка сказывал, что так и было, – девушка говорила едва ли ни шёпотом. – Раньше, когда ладьи по Браю ходили в Благоуханный залив. А теперь