—Он вас не увидит,— развёл руками врач, а потом сцепил их перед собой, оперев локти в крышку стола.

—Не страшно. Мы только поговорим с ним…

—Он не услышит,— тем же тоном ответил Лазаревский, чуть усмехнувшись.

—И пусть!— упрямо продолжила Вероника.— Мне кажется, он всё равно почувствует наше присутствие. Вдруг это поможет облегчить его состояние?

—Оно носит больше физиологический, нежели психологический характер, так что вряд ли… Но, чем Чёрт не шутит? Пойдёмте.

Как по команде, все трое одновременно поднялись из кресел и двинулись к выходу из кабинета. Лазаревский распахнул дверь, пропуская посетителей вперёд, а затем громко её захлопнул и закрыл на замок, чтобы в его отсутствие никто не проник в святая святых психиатрической клиники.

Пациенты, которых пока было мало, после ужина разошлись по палатам, и коридоры больницы опустели. Лишь тяжёлая поступь двух мужчин, да лёгкие, чуть шаркающие шаги девичьей походки нарушали звенящую тишину медучреждения, неравномерным эхом отражаясь от гладких бетонных стен. Но повторявшиеся из года в год осенние обострения и призывы в воинские части обещали в скором времени исправить данную ситуацию.

После долгого блуждания по коридорам до отделения наркологии Лазаревский, наконец, остановился возле очередной, ничем не приметной двери и достал из кармана связку ключей. Гремя ими на всю больницу, он выудил один, на бирке которого значился злосчастный двести пятый номер, вставил его в отверстие и с шумом открыл старый замок.

—Я пока не могу вас впустить. Один раз Павел Наумович уже пытался сбежать — порвал ремни, вышиб дверь и накинулся на санитара. Еле остановили. Нужно убедиться, что сегодня он не буйный.

После этих слов Лазаревский молча подал знак санитару и вошёл в палату, а Иван с Вероникой остались стоять за дверью.

Не успела та закрыться, как рядом вырос здоровенный детина. Его почти лысая и почти квадратная голова, внимательно наблюдавшая за посетителями двумя крошечными, глубоко посаженными глазками, маячила почти на двухметровой высоте. Кроме роста санитар обладал и нехилыми габаритами — перечить такому гиганту было вредно для здоровья, даже если бы очень захотелось.

—Ничего, и не таких убивали,— усмехнулся Иван, смерив санитара взглядом и прикинув в уме свои шансы.

А затем развернулся к окошку.

Бывший когда-то крепким и здоровым мужчина за месяцы запоя сильно похудел и превратился в обтянутый жёлтой кожей скелет. Он полусидел-полулежал на кровати с подложенными под спину подушками. Кулаки были намертво сжаты, вены на руках, привязанных ремнями, болезненно вздулись. Ничего не понимая и не осознавая, он пыхтел, сопел и безумно вращал красными глазами, со страхом разглядывая одолевавших его Демонов. И будто вообще не замечал находившихся рядом людей.

Лазаревский уверенно подошёл к пациенту, склонился над ним и посветил фонариком в глаза, пощёлкал возле ушей и тронул кисть, измеряя пульс. Лишь после всех этих манипуляций Павел Наумович вздрогнул и засопел уже на врача. А потом неожиданно перевёл безумный взгляд на посетителей, притаившихся за дверью, и взревел, словно все Бесы тёмного мира разом полезли из него наружу. Он затрясся и забился в конвульсиях, его голова запрокинулась, а изо рта пошла кровавая пена.

—Мы пойдём,— испуганно обратилась Вероника к двухметровому амбалу и потянула Ивана подальше от палаты.— Извините…

Они сбежали из психиатрической клиники с ощущением, будто сделали что-то ужасное. Иван громко хлопнул дверью отцовской машины, завёл двигатель и, не сказав ни слова, рванул с места. Железной хваткой он вцепился в руль. Но не потому, что опасался снова попасть в аварию — парень знал, что этого не случится. А потому, что боялся посмотреть в зелёные глаза девушки и продемонстрировать ей раздиравшие его душу противоречивые эмоции.

До следующего пункта ехали молча, поскольку никто не решался нарушить повисшую в салоне напряжённую тишину. И лишь остановившись на небольшой парковке, Иван смог немного успокоиться.

Место было буквально пропитано умиротворением и как нельзя лучше подходило для вечного, безмятежного сна. Вокруг царила мягкая и уютная атмосфера, наполненная шелестом пожухлой листвы, шёпотом слабого ветра и звонкими криками ворон, ощущавших приближение холодов. Птицы собирались в стаи, чёрной тучей кружили на фоне бирюзового неба и оглашали всё вокруг заполошным гомоном, будто поспешно договариваясь о дальнейших действиях. Ведь буквально через несколько дней тепло окончательно покинет эти края, а разноцветные листья исчезнут с деревьев, оставив их ветви обнажёнными перед ледяным дыханием зимы.

Спешить теперь было некуда.

Посетители медленно зашагали по пустынной аллее, погрузившись каждый в свои думы. Лишь изредка они переглядывались, а потом вновь устремляли взгляды вдаль — на пронзительную синеву неба, на чёрных птиц и на буйство красок разыгравшейся осени. Однако, чем дольше они шли, тем мрачнее становился Иван. Веронике хорошо были видны его чуть осунувшиеся плечи, выдававшие боль, пропитавшую сердце, вертикальные морщины, появившиеся меж сведённых бровей, и некогда светлые глаза, теперь потемневшие и ставшие почти чёрными. Незаметно вздохнув, она подняла воротник и втянула в него подбородок. Плащ, под которым мелькали языки голубого пламени, был слишком тонким, чтобы защищать от ледяных порывов осеннего ветра, а выбившиеся из объёмного пучка на затылке светлые пряди колыхались возле лица, щекотали кожу и не позволяли забыться. Девушка поёжилась и крепче прижала к себе букет жёлтых хризантем.

—Зачем ты хотела его видеть?— наконец, заговорил Иван, и в его голосе прозвучали нотки упрёка.

—Мы принесли столько горя,— пожала плечами Вероника.— Думала, если сделаем что-то хорошее, это убавит нашу вину…

—Не получилось,— фыркнул парень, и посмотрел на небо.

—Тебе тяжело?

—Не представляешь, насколько…

—Понимаю,— девушка прижалась к нему, взяв под локоть.— Ведь вы были друзьями.

—Мы были больше, чем друзьями,— лицо Ивана мучительно исказилось.— Но не волнуйся, ты для меня дороже всех…

—Всё нормально, я не ревную…— она слегка улыбнулась.

—Тем более, больше не к кому,— печально добавил Иван, и его глаза предательски заблестели от выступивших слёз.— Это я виноват. Они могли бы жить, если бы не я…

—Ты делал то, что должен был,— попыталась она оправдать парня.— Мы совершили много ошибок, как и они. Но они ушли, а нам придётся с этим жить.

Иван и Вероника свернули на аллею «Д» и, пройдя несколько метров, остановились возле двух могил, огороженных общей оградой. Свежая земля на одной из них ещё не успела просесть, а более сглаженную поверхность второй покрывала молодая поросль, уже обожжённая первыми заморозками постепенно отступавшей осени. Раскинувшаяся вековая берёза с немного поредевшей жёлто-оранжевой кроной спускавшимися до земли ветвями словно обнимала два одинаковых, временных памятника с приставленными к ним фотографиями в траурных рамах.