остался один.

Из всех тюрем, где мне довелось побывать, карцер «Бури» был далеко не худшей. Моя пещера на Дхаран-Туне была темной, с низким потолком, постоянно окутанным смутным серым сумраком. Эта камера была почти идеально квадратной, с сухим туалетом и ультразвуковым умывальником в углу напротив голой койки с серым пенополиуретановым матрасом. Каждый, кто попадал в тюремные камеры на борту имперских судов, наверняка знает, как выглядят эти комнаты; помнит черные стены, узкие вентиляционные отверстия, бронзовые краны и дверной замок.

Они везде одинаковые.

У меня отобрали все личные вещи, кроме одежды и филактерии Валки, – даже сапоги заставили снять. Я улегся на койку. Освещение здесь всегда было одинаковым, не становилось ярче или тусклее, и без наручного терминала я мог лишь гадать о том, сколько времени прошло. Тюремщик трижды в день приносил мне поднос с едой – нормальной качественной едой из офицерской столовой, а не протеиновыми батончиками. Пусть я был заключенным, но оставался палатином.

В карцере я пробыл несколько дней, и где-то после пятнадцатого приема пищи вспомнил о правилах приличия и банальной человеческой вежливости и начал благодарить солдата, приносившего еду.

Валку было не вернуть, но шок от этого ужасного удара постепенно проходил, и я уже почти не чувствовал его последствий.

Как я уже говорил, император вызвал меня не только для того, чтобы выразить свою признательность. Он сам был заложником правил, общественных устоев и требований, соответствующих его положению. С того самого дня, как я впервые прибыл на Форум, он оберегал меня, был моим защитником и покровителем. Я, герой, сразивший сьельсинского князя, был для него удобным инструментом и символом. Но наиболее осторожные и подозрительные из приближенных к Соларианскому престолу – императрица, Капелла, Бурбон, Браанок и другие «Львы» – постоянно шептали ему в ухо, что я более опасен, нежели полезен, особенно в виде живого символа. Для многих простых солдат я превратился в идола, а для некоторых – даже в своего рода антиимператора, и это нельзя было терпеть.

После Береники стало только хуже. Легенды обо мне перестали быть просто легендами, и чудо, что я там совершил, поразило даже многих моих оппонентов сильнее удара молнии. В то время как Императрица всего лишь хотела покарать наглого выскочку, Капелла стремилась избавиться от меня из страха. Только моя близость к императору и его ближайшим соратникам позволила мне провести довольно много спокойных лет в поместье Маддало. Венанциан, безусловно, тоже был тюремщиком, но он оставался верен императору, и на Нессе, в Сананне, я оставался в надежных руках его величества, как и требовалось. Так было после Береники. После Фермона, где Капелла организовала на меня неудачное покушение. Поэтому император вызвал меня в трюм. Я совершил очередное чудо, свидетелями которому стали не измотанные защитники Береники, а сами императорские придворные. Тут не отделаешься отговорками, не сплетешь хитрую паутину лжи, не свалишь все на уличные байки. Правда вышла наружу.

«Адриан Марло – Истинный Сын Земли», – начнут говорить люди.

Поэтому император снова предложил мне руку Селены, как и давным-давно. Привязав меня к своей личности и к своему престолу, он не просто мог бы отвести угрозу, исходившую от моих врагов, и обеспечить мою дальнейшую эффективность в войне. Так он мог предотвратить новую, иную войну.

«Адриан Марло – возрожденный Бог-Император».

Семнадцать тысяч лет – по меньшей мере со времен написания Великой хартии и установления касты палатинов – дом Авентов занимался генетическими исследованиями с целью воссоздать генетическую структуру и мифические способности Бога-Императора. Им это не удалось, но теперь они верили, что дар Бога-Императора проявился во мне. Я приходился императору родственником, пусть и дальним. Их кровь текла в моих жилах, пусть и сильно разбавленная. Возможно, благодаря некому отклонению, некой аномалии у меня и проявились эти силы.

Но я знал, что это не так.

Дело было не в крови. То, что во мне сошлись кровь и дар Бога-Императора, было лишь совпадением. Я ничего не унаследовал. Как и Вильгельм Рекс, я был попросту избран, только не Землей, а Тихим, Скрытым. Избран для служения его цели: привести человечество к колыбели и яйцу в эпоху умирающих звезд.

Сколько нас таких было в разные эпохи? Из скольких звеньев состояла цепь, которой Тихий притягивал свое будущее к нашему прошлому?

Я не знал.

Но император видел во мне воплощение пророчества, конечный продукт исследовательской программы своей семьи. Это было очевидно.

Что он мог теперь для меня сделать?

Что вообще со мной собирались делать?

Я не знал.

Я успел насчитать девятнадцать приемов пищи, пока дверь не открылась. Следовательно, это был седьмой день моего заключения. Я приподнялся на кровати, ожидая увидеть Бассандера Лина в сопровождении стражника, а то и самого императора или исповедника из Капеллы – возможно, даже лично Леонору. Я был готов и к появлению наемного убийцы, вроде того, что покушался на меня на Фермоне, или очередного «друга» Александра, и мгновенно пробудился от полудремы, в которой видел лишь темные окна.

Но это оказался Лориан.

Рука славного коммандера по-прежнему была подвязана, и ему приходилось носить мундир через плечо, на манер тореадора. По сравнению с нашей прошлой встречей он выглядел отдохнувшим, но в тусклых глазах оставалась заметна глубокая усталость, хорошо мне знакомая. По крайней мере, он немного ожил и не напоминал ходячего мертвеца, который до сих пор поглядывал на меня из маленького тюремного зеркала.

Тюремщик, коренастый детина с традиционно обритой головой, насторожился, заметив мое резкое движение, и нахмурил темные брови.

– Он правда императору врезал? – спросил легионер.

То, как он выпалил эти слова, заставило меня подумать, что он всю неделю ждал момента, чтобы спросить. Расспрашивать заключенных, особенно политических вроде меня, стражникам запрещалось. Теперь бедолагу наверняка ждал выговор и временный перевод на другую работу – драить туалеты.

Аристида нарушение протокола не заботило.

– Врезал, – устало кивнул он.

– Это он зря, – туповато произнес здоровяк. – Не положено.

– Ага, – согласился Лориан, состроив кислую мину. – Не положено.

– Мне остаться, коммандер? – спросил тюремщик.

– Спасибо, не надо, – ответил Лориан. – Мне ничего не угрожает.

Тюремщик отсалютовал:

– Постучите, когда будете готовы выходить.

Он вышел, и дверь с присвистом гильотины закрылась за ним, оставив Лориана наедине со мной.

– У меня трость забрали, – немного застенчиво сказал молодой офицер. – Испугались, что вы меня ею поколотите и устроите дерзкий побег.

Его бледные глаза метнулись к узкой вентиляционной трубе, и Лориан с почти мечтательным вздохом добавил:

– Идиотизм.

– Им положено отбирать все, что мало-мальски сойдет за оружие, – сказал я и присел на краю