благочестивым. Идеальным рыцарем, отказывающимся от награды, ибо нет лучшей награды, чем служба правителю. От этих тихих ремарок я снова поперхнулся.

Я не мог солгать им, не мог позволить им лгать самим себе.

– Нет ничего, – повторил я громче, – что может заменить то, что я потерял. Валку…

Мой язык заплелся. Не знаю, произносил ли я ее имя вслух хоть раз с тех пор, как отключилась голограмма. Я понял, что не могу произнести его без боли. Мои плечи дрогнули; я всхлипнул и опустил голову от горя и, наверное, стыда.

– Кесарь, возможно, лучше на этом закончить, – прошептал Райнхарт издалека, как будто с расстояния в несколько миль. – Бедняга не в состоянии…

Кто-то заставил его замолчать. Скорее всего, сам император. Я не увидел.

– Ваше сиятельное величество? – подала голос архиприор.

Я услышал тяжелые шаги и лязг бронированных подошв по металлу.

Должно быть, я упал на колени, потому что пара сапог – белых сабатонов с керамическими поножами – появились у меня перед глазами. Император был одет в черную форму простого солдата, но по крайней мере сапоги у него были свои. Сейчас я мало что помню так же отчетливо, как эти сапоги, хотя не понимаю, почему они настолько врезались мне в память, в то время как другие образы из… прошлого почти стерлись. Но я их помню. Как искусно они были изготовлены! Суровые лица глядели из солнечных дисков наколенников, покрытые золотой финифтью крылья серафимов раскинулись от этих ликов вместе с лучами. Они были настолько яркими, почти зеркальными, что их сияние отразилось в моих слезах. Почти никогда я не видел такой белизны – такую материю, отражающую весь свет, мог носить только император, и однажды носил я в час моего триумфа.

Сапоги скрылись, когда император опустился на колени и положил руки мне на плечи.

Я замер, забыв даже плакать.

Вильгельм XXIII из дома Авентов, Первородный Сын Земли, Солнечной системы, Король Авалона и император всех владений человеческих, во второй раз в жизни обнял меня как брата.

– Мне очень жаль, родич, – прошептал он мне на ухо.

– Если бы вы согласились улететь, как только мы прибыли, – проговорил я, не отдавая отчета словам. – Если бы вы послушали. Она бы осталась жива. Почему вы не послушали меня?

Император отстранился.

Я опустил глаза, опасаясь посмотреть на него.

– Почему вы не послушали?

– Да как вы смеете! – воскликнул кто-то, кажется Никифор. – Не забывайте, что перед вами император!

Моего поведения, обвинительных ноток в голосе было достаточно, чтобы приговорить меня. Но Вильгельм не стал цепляться к моим словам, и когда над нами нависла тень Леоноры, он поднялся и жестом заставил ее замолчать.

– Я император, – напомнил он всем присутствующим без исключения.

– Отпустите меня, – произнес я.

– Что?

Я не глядя понял, что император удивленно уставился на меня.

– Вы сказали, что я могу пожелать чего угодно, – ответил я, посмотрев в глаза императору и не отводя взгляд, хотя его лик горел ярче солнца. – Я хочу покинуть вашу службу. Хочу свободы.

Тишина. Всеобщая. Абсолютная.

Желания хуже было не придумать. Лишь несколько минут назад император уверял всех в моей беззаветной преданности. Пытался убедить всех, что я верен ему.

А я теперь… ставил под сомнение его слова.

Чувствуя, что в стремлении к свободе придется лавировать в опасных водах, я поднялся на ноги и попытался оправдать свое желание.

– Разве я не отдал все нашей борьбе? Всю свою жизнь. Всех своих друзей. Даже ее. – Мой голос сорвался, и пришлось напрячь шею и челюсть, чтобы унять дрожь. – Что еще я могу дать?

У меня промелькнуло желание порвать на себе форму, показать всем мои шрамы и пересчитать их, хотя худшие из них все равно остались бы невидимыми.

Кесарь не шелохнулся. Маска императора вернулась на привычное место. Мне показалось, будто я слышу его мысли – дисциплинированные так же, как мои, учением Аймора и «Книгой Разума».

«Ярость ослепляет, – наверняка думал император. – Спокойствие помогает видеть».

– Трус! – раздался хриплый голос.

Я дернулся, как на электрическом стуле, сразу опознав говорящего.

Александр встал с табурета, почувствовав, что вот он, его шанс.

Сейчас я понимаю, что им двигал страх, но тогда его поступок обескуражил меня. Разве мы не обсуждали то же самое на Фидхелле, прежде чем вылететь к Перфугиуму? Разве он сам не согласился, не пообещал освободить меня со службы?

Но Александр просто хотел избавиться от меня и увидел удачную возможность. Теперь он мог обойтись без наемных убийц, ножей-ракет, мирмидонцев и яда.

Достаточно было одного слова.

– Трус! – повторил он. – Вы хотите нас бросить в такой ответственный момент? Когда вы так нужны?

Принц наставил на меня палец и приблизился на шаг.

– Отец, я вам говорил: этому человеку нельзя доверять, несмотря на все его прошлые заслуги. Он изменился! Дайте ему то, что он просит! Отправьте его на Белушу! Пускай наслаждается свободой там, доживая свои дни!

Толпа нервно зашевелилась, затаив дыхание.

Император повернулся к сыну:

– Александр, довольно.

Он снова вскинул руку, призывая всех к спокойствию, и обратился ко мне:

– Пожалуй, директор Райнхарт прав. Лорд Марло устал и тяготится горем. Нам следует сделать перерыв.

– Нет! – вскинул я голову. – Кесарь, вы спросили, чего я хочу. Я хочу покончить со всем этим. Отпустите меня, прошу вас.

Император тоже вскинул голову, обращаясь не только ко мне, но ко всем собравшимся.

– Мы не можем этого позволить! – воскликнул он. – Перфугиум должен был отмщен! – объявил он двору, а отдельно для меня добавил: – Ваша женщина должна быть отмщена! Милорд, нам нужна ваша помощь! Помогите нам вернуть порядок среди звезд!

– Я уже помог вам, – ответил я, не скрывая желчь и злобу, – и все потерял.

– Я отплачу вам семикратно за все, что вы потеряли! – В голосе императора промелькнуло отчаяние.

Он стал свидетелем моей силы, воочию увидел то, чем наделил меня Тихий. Он, как и я, прекрасно помнил тот снежный день на Картее. Как он мог меня отпустить? Только на службе я оставался в безопасности, только в его руках был полезен. Освободившись от службы, я становился опасен, превращался во врага. Я понимал его и его отчаяние.

Он пытался спасти мою жизнь.

Капелла желала моей смерти – а также, возможно, надеялась провести надо мной опыты – еще с тех пор, как меня произвели в рыцари после визита на Воргоссос. Объявив меня Королевским викторианцем, император раскинул надо мной защитный полог, под который Капелла могла попытаться проникнуть лишь скрыто. Несмотря на то, что доказательства моего воскрешения никогда не