стали общественным достоянием, несмотря на то, что с гибелью «Тамерлана» и Валки они были полностью уничтожены, слухи все равно расходились, как песок, разносимый ногами пилигримов, как пыльца на крыльях бабочек. Оставались свидетели, такие, как Бассандер Лин, и фанатики, как Каракс с Арамиса. Эти слухи обличали меня, преследуя по пятам уже не одну сотню лет. Лишь благосклонность императора защищала меня, лишь моя незаменимость спасала мою жизнь. Вильгельм вызвал меня в тот день, чтобы упрочить свою поддержку, чтобы защитить меня от тех, кто теперь знал наверняка, кто собственными незамутненными глазами видел, что все слухи были правдой.

И я отверг его.

– Как? – скептически спросил я.

Что он мог мне предложить? Никакие золотые горы не могли заменить мне хотя бы еще одной секунды с ней. Все золото мира стоило для меня не больше стального лома.

Дрожащим от злости и негодования голосом я продолжил:

– Как вы вообще можете такое говорить? Сколько, по-вашему, она стоит?

Император удивленно моргнул.

– Она всего лишь тавросианка, – ответил он машинально, совершенно не задумываясь о том, что наносит мне тяжелейшую обиду. – Мы готовы принять вас как сына. Наша дочь Селена еще не замужем.

«Она всего лишь тавросианка».

«Всего лишь».

– Всего лишь тавросианка? – переспросил я.

Никогда прежде я не испытывал такой ярости, такой слепоты… и никогда прежде мне не было настолько все равно. Мальчишка с Эмеша шагнул вперед, увлекая за собой гордого рыцаря, и со всей силы врезал императору кулаком в лицо. Толпа ахнула; за моей спиной понеслись ругательства. Кесарь отшатнулся к ящику, на котором стоял его импровизированный трон. Он держался лучше, чем Гиллиам. Презренный священник рухнул от моего удара. Шесть экскувиторов бросились ко мне, сверкая клинками из высшей материи. Резко опустились, нацелились и загудели марсианские копья.

Меч императора – которым я почти не пользовался – запел в моей руке, и я наставил его на первого из экскувиторов.

– Ну давайте, бесчувственные рабы! Только попробуйте, и, клянусь всеми земными богами, я изрублю вас всех на куски!

– Прекратите! – воскликнул император. – Марло, черт вас побери! Прекратите! Опустите оружие, я приказываю!

Он схватился за окровавленный нос, как Гиллиам. Гиллиам… на этот раз меня не спасло бы никакое кольцо. Ни титул, ни звание. И вызвать своего противника на дуэль я тоже не мог.

Колокол пробил, жребий был брошен.

Мне было плевать.

Экскувиторы мигом повиновались и отступили. Светящиеся клинки окрасили их зеркальные бесстрастные маски в голубоватый оттенок. Марсиане подчинились не столь охотно, но все-таки подняли копья. Огрызнувшись, я обернулся вокруг своей оси, по-прежнему держа клинок так, как учил меня тренер по фехтованию, чтобы сохранить дистанцию между собой и рыцарями. Я понимал, что погибну, даже несмотря на возвращение тайного зрения. Противников было слишком много! Чересчур много!

– Марло, опустите меч! – воскликнул император, по-прежнему держась за сломанный нос.

Он отмахнулся от Райнхарта и пары андрогинов.

– Все хорошо!

Зажмурив глаза, он собрался с мыслями, прежде чем продолжить:

– Сэр Адриан, я не позволю вам совершить самоубийство при помощи моих рыцарей! Опустите меч!

Позади находилось примерно тридцать марсиан. Вместе с экскувиторами рыцарей было около сорока. Даже с благословением Тихого я не мог рассчитывать на победу. Император был прав. Я намеренно шел на смерть.

Даже осознав это, я не опустил меч.

– Ну попробуй! – воскликнул я, заметив, как один марсианин сдвинулся на шаг.

Я повернулся к нему.

Это оказался не марсианин.

Это был Лориан.

Интус протянул руку, сжимая в кулаке трость. Его глаза были широко раскрыты, а серебристые белые волосы блестели в холодном освещении трюма.

– Адриан, – сказал он, – пожалуйста, уберите меч.

Я не шелохнулся.

Мы с Аристидом как бы остались с глазу на глаз, последние из Красного отряда, единственные, кому удалось пережить Актеруму.

– Пожалуйста, – повторил он. – Вы уверяли меня, что не хотите умирать, помните?

Олорин и Бассандер тоже выдвинулись вперед за его спиной. Рыцарь-трибун заметно прихрамывал. Чуть шепелявый аристократический голос Лориана звучал едва громче шепота.

– Адриан, она бы этого не хотела.

Рука, держащая меч императора, дрогнула. Острие опустилось. Клинок превратился в дым и исчез.

– Все кончено, – произнес я.

Эти слова были как обоюдоострый меч, имели двойной смысл. На этом заканчивалась моя служба императору и наверняка моя жизнь. Повернувшись к кесарю, я бросил золоченый меч к его ногам:

– Убейте меня. Сошлите на Белушу, как предлагает ваш сын. Мне все равно. Я больше вам не слуга.

Марсиане мигом налетели на меня и скрутили. Я согнулся от удара под колено; кто-то схватил меня за волосы. Мне вспомнился тронный зал Дораяики, и жилы напряглись, а сердце заколотило о ребра. Тут и там зрители заходились в гневе. Придворные повскакивали с мест, выкрикивая непрошеные суждения, заглушая друг друга. Олорин стоял рядом, понурив голову и закрыв глаза. Бассандер с Лорианом застыли на месте. Александр и Леонора подскочили к императору. Принц что-то шепнул отцу и вновь ткнул в мою сторону пальцем.

В суматохе я не расслышал, что он сказал.

Лишь Никифор оставался молчалив, пока весь двор кипел и бурлил. Старый андрогин смотрел мне в глаза, не отводя взгляда. Затем он лишь раз качнул безволосой головой и отвернулся. Как и император, гофмейстер видел, что я сделал с Аттаваисой. Тогда, на Картее, он не поверил мне, в отличие от Вильгельма. Теперь, убедившись в своей неправоте, он осознавал, что мои горячность и безрассудство разрушили множество планов, которые родились в тот холодный день.

Но меня это никоим образом не заботило и не стыдило.

Наверху неподвижным черным пятном посреди бушующего цветастого моря сидела Саския Валавар. Мы были словно отражениями друг друга.

– Я бы принял вас как сына, – повторил Вильгельм Двадцать Третий, чья гордость была уязвлена сильнее, чем нос. В его голосе не было гнева – лишь сожаление.

– Его следует казнить! – воскликнула Леонора. – Ваше сиятельное величество, его следует казнить!

– Тише, Леонора! – прикрикнул на нее император, размазывая кровь по лицу тыльной стороной ладони.

Но она была права. Кесарь не мог закрыть глаза на такое оскорбление, на такое неповиновение. Он был неприкосновенен, как бог, а я ударил его.

– Вы не оставили мне выбора, – произнес он и посмотрел куда-то за мою спину. – Рыцарь-трибун Лин!

– Достопочтенный кесарь! – услышал я; скрипнули сапоги Лина, когда тот выправился и отдал честь.

– У вас на борту есть карцер?

– Так точно, достопочтенный кесарь, – плоско, без эмоций ответил Лин.

– Уведите его, – сказал император. – Не могу больше на него смотреть.

Глава 46

Славный коммандер

Я снова