рядом. Красное пальто пахло холодным воздухом и дымом: Фиона выходила на улицу покурить.

– Мне надо к ней. Она боится просыпаться в пустой палате.

– Когда вы узнали? – спросил я.

Лицо Фионы мгновенно стало непроницаемым.

– Что узнала?

Я мог бы вывести ее на откровенность тысячью хитроумных способов, но ни на один из них у меня не было сил.

– Ваша сестра только что призналась в том, что убила мужа и детей. Я почти уверен, что для вас это не является полной неожиданностью.

Ничто не дрогнуло в ее лице.

– Дженни не в себе из-за обезболивающих. Она понятия не имеет, что говорит.

– Поверьте, мисс Рафферти, она прекрасно понимала, что говорит. Все подробности соответствуют имеющимся уликам.

– Вы на нее надавили. Она в таком состоянии, что ее можно заставить сказать что угодно. Я на вас жалобу подам.

Фиона вымоталась не меньше меня, не смогла даже подпустить суровость в голос.

– Мисс Рафферти, пожалуйста, не надо. Все, что вы сейчас мне говорите, – это не для протокола, я даже не смогу доказать, что мы вообще разговаривали. То же относится и к признанию вашей сестры: с юридической точки зрения его не существует. Я просто пытаюсь положить конец этому ужасу, пока не пострадал кто-то еще.

Фиона вгляделась в мое лицо усталыми воспаленными глазами, пытась сфокусировать взгляд. Из-за резкого освещения ее кожа казалась серой и неровной, сейчас Фиона выглядела старше и болезненнее, чем Дженни. Где-то дальше по коридору безутешно рыдал ребенок, словно его мир только что рухнул.

Что-то подсказало Фионе, что я говорю правду. При нашем первом разговоре я посчитал ее необычной, проницательной, тогда я был от этого не в восторге, но в конце концов ее проницательность сработала мне на пользу. Сейчас боевой дух покинул ее, она прислонилась затылком к стене.

– Почему… – начала Фиона. – Она же так их любила. Какого черта?.. Почему?

– Этого я не могу вам сказать. Когда вы узнали?

– Как только вы сказали, что Конор признался, я поняла, что это не он, – ответила Фиона после паузы. – Что бы ни случилось с ним со времени нашей последней встречи, даже если он снова поссорился с Пэтом и Дженни, даже если бы совсем рехнулся, он бы такого не сделал.

В ее голосе не было ни тени сомнения. На миг я ощутил странную зависть к ней и Конору Бреннану. Почти все в мире ненадежно, все готово вывернуться наизнанку и изменить обличье в любую секунду, но жизнь стала бы совсем другой, если бы в ней появился человек, в котором ты уверен, уверен на все сто, – или если бы ты смог стать таким человеком для кого-то еще. Я знаю такие супружеские пары. Я знаю таких напарников.

– Сначала я решила, что вы все придумали, но обычно я вижу, врет человек или нет, поэтому стала думать, почему Конор признался. Скорее всего, он сделал бы это, чтобы защитить Пэта, спасти его от тюрьмы, но Пэт ведь умер. Значит, оставалась Дженни. – Фиона болезненно сглотнула. – Так я и догадалась.

– И поэтому вы не сказали Дженни про арест Конора.

– Да. Я не понимала, чего от нее ожидать – признания или, может, она свихнется или еще что…

– Получается, вы с самого начала не сомневались в ее виновности. Вы были уверены, что Конор никогда бы такое не совершил, но в собственной сестре вы сомневались.

– А по-вашему, я не должна была сомневаться?

– Не знаю. Просто интересно почему.

Правило номер какой-то там: подозреваемые и свидетели должны верить, что ты всеведущ и не знаешь сомнений. Отчего это важно, я уже не помнил.

Фиона снова принялась наматывать шарф на руку, подбирая слова.

– Дженни все всегда делает правильно, у нее все всегда получается, – сказала она наконец. – У нее по жизни так. А когда все вдруг пошло наперекосяк, когда Пэт потерял работу… Она не знала, как с этим справиться. Вот почему я испугалась, что Дженни сходит с ума, когда она заговорила про взломщика. Но беспокоиться за нее я начала, как только Пэта уволили. И в итоге оказалась права – Дженни сломалась. Значит… Поэтому она, да?..

Я не ответил.

– Я должна была догадаться, – тихо, с ожесточением сказала Фиона, с силой затягивая шарф. – После того случая Дженни хорошо скрывала, что с ней творится, но если бы я была повнимательнее, если бы чаще к ним заезжала…

Она ничего не могла сделать, но я этого не сказал – мне было нужно, чтобы ее терзала вина.

– Вы уже обсуждали это с Дженни?

– Нет! О боже, нет. Она либо послала бы меня куда подальше, либо… – Фиона поежилась. – По-вашему, я хочу, чтобы она мне обо всем рассказала?

– А с кем-то еще вы не говорили?

– Нет. Да и с кем? С соседками о таком не пооткровенничаешь. А мама об этом узнать не должна. Никогда.

– У вас есть доказательства? Может, Дженни что-то сказала или вы сами что-то видели? Или это просто интуиция?

– Нет никаких доказательств. Если я ошибаюсь… Боже, как я была бы рада ошибиться.

– Я не думаю, что вы ошибаетесь, но проблема вот в чем: у меня тоже нет доказательств. Для суда слова Дженни непригодны, а улик, которые у нас есть, недостаточно даже для ареста, не говоря уже про обвинительный приговор. Если я не добуду чего-то еще, она выйдет отсюда свободной.

– Вот и хорошо. – Фиона прочла что-то на моем лице, или ей так показалось. Она устало пожала плечами: – А чего вы ожидали? Да, я знаю, что она, наверное, должна отправиться в тюрьму, но мне плевать. Она моя сестра, я ее люблю. И если ее арестуют, обо всем узнает мама. Да, с моей стороны дурно надеяться, что кто-то избежит наказания, но тем не менее… Такие дела.

– А как же Конор? Вы вроде говорили, он по-прежнему вам небезразличен. Неужели вы позволите, чтобы он провел остаток жизни за решеткой? Впрочем, долго он не просидит. Знаете, как относятся к детоубийцам? Хотите, расскажу, что с ними делают в тюрьме?

Фиона уставилась на меня:

– Постойте. Вы же не посадите Конора! Вы ведь знаете, что он этого не делал!

– Его посажу не я, мисс Рафферти, а система. У нас предостаточно улик, чтобы предъявить ему обвинения, и я не могу ими просто пренебречь, а уж признают ли его виновным, будет зависеть от адвокатов, судьи и присяжных. Я просто работаю с тем, что есть. Если у меня нет ничего на Дженни, остается только Конор.

Фиона затрясла головой:

– Вы этого не сделаете.

В ее голосе снова, будто кованая бронза, зазвенела уверенность.