Вероятно, и сам мистер Николлс испытывал те же чувства. Казавшийся прежде равнодушным к своей внешности, теперь он стал то и дело останавливаться перед большим зеркалом, находившимся в гостиной пастората, задумчиво вглядываясь в свое отражение и с печальными вздохами размышляя, как можно хотя бы немного исправить положение. Он тщательно приглаживал свои непослушные волосы, поправлял одежду и, убедившись, что более ничто делу не поможет, в последний раз критически оглядывал себя с головы до ног, после чего, не ощущая ни малейшего удовлетворения своим видом, расстроенно отходил в сторону.

Что же касается манер и поведения почтенного викария, то здесь явно наметились сдвиги в лучшую сторону. Его вздорный необузданный нрав стал ровнее, угрюмая суровость уступила место искренней сердечной приветливости. По крайней мере, таким он был в обществе Шарлотты. С нею он чувствовал себя на удивление бодрым и поистине окрыленным, как будто впервые в своей жизни скинул с себя ненавистные оковы условности и стал наконец самим собой.

Ни разу за все время посещений мистером Николлсом скромной обители пасторской дочери не было случая, чтобы викарий явился с пустыми руками. Он с видимой радостью делал Шарлотте простые и невинные, но очень милые презенты. То это были прелестные первоцветы или колокольчики, мгновенно оживлявшие маленькую мрачную комнату восхитительной природной свежестью, то безупречно оформленные поучительные книги, по преимуществу религиозного содержания (очевидно, редкие экземпляры из личного фонда мистера Николлса), то какая-либо деталь туалета, неизменно отвечающая всей приличествующей данным обстоятельствам строгости. И к этому обязательно прибавлялись весьма щедрые угощения, которыми викарий, не скупясь, потчевал дочь своего патрона. Коронным блюдом мистера Николлса, разумеется, был яблочный пирог его собственноручного приготовления, который непритязательная мисс Бронте предпочитала всем прочим яствам и коему сам скромный даритель дал шутливое наименование «шарлотка для милейшей Шарлотты».

Рядом с Артуром Николлсом пасторская дочь чувствовала себя легко и непринужденно, точно они были знакомы всю жизнь. Только она была способна «разговорить» этого замкнутого молчаливого человека, всегда умела выкушать его и понять. С нею он проявлял себя приятным собеседником, человеком широкого ума и глубоких познаний. Она убедилась также в свойственной его натуре особой чуткости, которая прежде была надежно скрыта под внешней видимостью надменной суровости. Эта природная чуткость с невыразимою силой проявлялась в его искреннем сопереживании ее великому горю. Видя, как отчаянно Шарлотта тоскует по своим дорогим сестрам и брату, преподобный Артур Николлс всегда находил для нее слова утешения, в коих ее ранимая душа так нуждалась.

За столь теплое, деликатное участие к постигшим ее несчастьям пасторская дочь испытывала по отношению к викарию поистине безграничную благодарность и, в свою очередь, почувствовала горячее желание, ставшее со временем настойчивой потребностью, узнать о его прежней жизни — той, что он вел вплоть до того момента, как Судьба забросила его в гавортский пасторат.

Решившись наконец вызвать преподобного мистера Николлса на откровенный разговор, Шарлотта выяснила, что он родом из Ирландии, родители его были небогатыми, но уважаемыми людьми. Он рано осиротел и жил у почтенных родственников своего отца, весьма скудные средства которых не позволяли ему воплотить в жизнь свою заветную мечту — получить достойное образование. Посему с юных лет он был вынужден довольно долго служить подмастерьем у кузнеца, чтобы скопить себе денег на поездку в Англию, которая, как он знал от своих родных, славится лучшими учебными заведениями среди ближайших стран.

Параллельно с работой молодой ирландец старался расширить свой кругозор, штудируя множество научных книг. Однако главным источником познания великой сущности вещей для пытливого, впечатлительного юноши стала Библия. Именно в ней ясно и вразумительно освещались непостижимые тайны земного бытия и приоткрывалась предвечная завеса Небесной Благодати. Артур Николлс твердо решил избрать для себя благословенную стезю священника. Собрав достаточную для предполагаемой поездки сумму, молодой человек отправился в Англию. И тут ему впервые за всю его жизнь улыбнулась удача: он успешно выдержал вступительные испытания и был зачислен в Кембриджский университет.

Блестяще окончив учебу, мистер Николлс исправно исполнял обязанности помощника священника еще в двух провинциальных приходах, покуда наконец волею Судьбы не оказался в гавортском пасторате.

Шарлотта выслушала бесхитростную историю викария очень внимательно и по окончании его рассказа прониклась подлинным уважением к этому стойкому, мужественному человеку, не склонившемуся перед жизненными невзгодами, но с гордо поднятой головой преодолевшему все напасти, сохранив при этом благородное сердце и чистую душу.

Поведав свою историю, Артур Николлс пожелал узнать о том, какую жизнь вела Шарлотта до того момента, как он появился в Гаворте и стал викарием ее отца. Пасторская дочь охотно рассказала ему о своем невеселом детстве, о ранней смерти матери и старших сестер, о своих первых литературных опытах, о неудачах, постигших ее на этом нелегком поприще в начале творческого пути.

Узнав, что первый роман Шарлотты «Учитель», не прошедший в свое время строгой цензуры издателей, так до сих пор и не напечатан, преподобный мистер Николлс поинтересовался, сохранилась ли рукопись этого произведения и, получив утвердительный ответ, изъявил желание ознакомиться с нею. Пасторская дочь быстро достала из ящика своего стола бесценную рукопись и, не говоря ни слова, вручила это сокровище викарию.

Несколько дней спустя рукопись «Учителя» была благополучно возвращена ее владелице. Мистер Николлс отдал Шарлотте кипу испещренных мелкими буквами листов и, не сказав ни слова, удалился, оставив пасторскую дочь пребывать в совершеннейшем недоумении по поводу его странного поведения. Очень скоро викарий снова появился в ее комнате, но на этот раз он был не один: в его руках смешно барахтался прелестный кривоногий щенок мастифа, стремившийся, очевидно, поскорее вырваться на свободу.

— Какое чудо! — восхитилась Шарлотта.

— Я рад, что этот озорник вам понравился, — живо отозвался мистер Николлс. — Теперь он ваш.

— Но где вы раздобыли его, Артур? — спросила дочь пастора.

— Выиграл в благотворительную лотерею, — пошутил карий, и оба весело рассмеялись.

Немного придя в себя, Шарлотта продолжила допрос:

— И почему же вы решили преподнести мне столь неожиданный презент? Да еще бог весть каким образом ухитрились выбрать мою любимую породу!

— А вы не догадываетесь? — таинственным тоном произнес мистер Николлс, — Вы разве позабыли о том, что сами же упоминали о щенке мастифа в вашем первом романе?

— И правда! — радостно отозвалась пасторская дочь, Но, мгновенно нахмурившись, добавила: — Однако, полнится, в моем романе несчастного пса ожидал весьма печальный конец!

— Вы, должно быть, испытали глубокое огорчение, дорогая Шарлотта, описывая его страшную гибель! — взволнованно отозвался Артур Николлс. — Вот я и решил теперь возвратить вам четвероногого друга живым и здоровым.