Неиссякаемый поток мыслей Шарлотты был внезапно прерван несколько робким, но настойчивым стуком в дверь. Получив приглашение войти, в комнате появился мрачный и нелюдимый викарий достопочтенного Патрика Бронте преподобный Артур Николлс. В руках он держал поднос с чашечкой чая, от которого исходил восхитительный аромат мяты, и со свежим яблочным пирогом.

— Мистер Николлс? — удивилась Шарлотта.

— Извините, что побеспокоил вас, — поспешил объясниться вошедший, — но вы за целый день ничего не ели. Вам следует подкрепиться прежде, чем продолжать работу.

— Но почему вы не подослали ко мне Марту, а явились сами? — спросила дочь пастора, изумляясь нелепости происходящего все больше и больше. Подумать только! Сам гордый и, как ей всегда казалось, несколько надменный викарий снизошел вдруг до того, что по собственной воле исполняет теперь обязанности прислуги.

— У Марты сегодня выходной, и она отправилась в Кейлей навестить своих родных, — ответил мистер Николлс. — Прошу вас, выпейте чаю, покуда он не остыл.

— Ах да… я совсем забыла о том, что у Марты выходной… — проговорила Шарлотта с некоторой озадаченностью. — Но сейчас не время для чая, — заметила она, устремив испытывающий взор на своего угрюмого собеседника. — Ведь мой отец еще не звонил в колокольчик, возвещая о том, что пора спускаться? Не так ли, сударь?

— Время уже настало, — заверил ее Артур Николлс, — но ваш отец теперь изволит почивать. Я не решился будить его.

Шарлотта невольно улыбнулась. Это была ее первая улыбка, подаренная замкнутому в себе, неказистому викарию за те несколько лет, которые он провел в благословенном гавортском пасторате.

— Вам нужно побольше отдыхать, — с неожиданной покровительственностью произнес мистер Николлс. — Вы трудитесь целыми днями и совсем не щадите своих сил.

— Вы так полагаете? — спросила пасторская дочь с печальным вздохом. — А разве вам есть до этого дело, сэр? Вам ведь вовсе не нравится моя работа. Помнится, вы даже частенько позволяли себе открыто смеяться над моими сочинениями. Или вы вообразили, что я была настолько не в себе, что не замечала ваших насмешек?

Викарий исподлобья взглянул на дочь своего патрона; в этом угрюмом взгляде выражалась глубокая боль и обида.

— Вы недолюбливаете меня… я знаю! — проговорил он в порыве отчаяния, — Конечно же, ни моя невзрачная внешность, ни мои своеобразные грубые манеры, ни мой скверный взбалмошный нрав — ничто не может внушить вам симпатии ко мне! Но вы ошибаетесь, полагая, что я не уважаю ваш труд. Напротив — я с удовольствием прочел ваши романы.

— Неужели? — с сарказмом заметила Шарлотта. — Вероятно, именно тем самым удовольствием, что вы получаете от их прочтения, объясняется та неслыханная дерзость, с которой вы о них отзываетесь?

— Я раздражаюсь помимо своей воли. Это случается вовсе не потому, что мне не нравятся ваши произведения, скорее, как раз наоборот — потому, что слишком нравятся. Изо дня в день я вижу вас за работой и с несказанной горечью замечаю, что этот изнурительный труд постепенно высасывает все ваши силы. Мне больно смотреть, как вы днями и ночами просиживаете в своей комнате за этим неблагодарным занятием, и я срываюсь. Прошу вас, простите меня и забудьте о тех глупостях, которые я позволял себе высказывать сгоряча, — в осипшем голосе Артура Николлса чувствовалось необыкновенное волнение и подлинное раскаяние.

— Так, стало быть, вы и в самом деле считаете это занятие неблагодарным? — с горечью заключила пасторская дочь. — Значит, по-вашему, результаты моих трудов не оправдывают затраченных усилий? В таком случае, должна вас разочаровать: я придерживаюсь иного мнения на этот счет.

— Я лишь хотел сказать, что постоянная работа безжалостно изматывает вас, стремительно загоняя вас в тупик. В Священном писании говорится, что сам Господь Бог создавал небо и землю в течение шести дней, на седьмой же Он позволил себе отдых в упоительном созерцании плодов своих деяний. И, если вы не последуете Его примеру и не оставите хотя бы на время свои творения, они, в конце концов, погубят вас, а я этого не переживу!

— Никогда бы не подумала, что вы можете так обо мне беспокоиться, мистер Николлс! — произнесла Шарлотта. В тоне ее, однако, не ощущалось уже той подчеркнутой язвительности, которой она стремилась попотчевать незадачливого викария в начале разговора и которую довольно успешно сохраняла практически на всем его протяжении.

— Да, могу! — взволнованно ответил Артур Николлс. — Если бы вы только знали, как я о вас беспокоюсь!.. Однако чай уже почти остыл, — поспешил добавить он. — Прошу вас, выпейте эту чашку и отведайте пирога. Не хочу кичиться своими кулинарными способностями, но, как мне показалось, этот пирог получился достаточно вкусным, потому я и осмелился предложить его вам.

Пасторская дочь устремила на викария взгляд, исполненный удивления, смешанного с невыразимой благодарностью.

— Так, значит, вы сами его испекли? — в радостном кошении спросила она. — Испекли для меня?

— Ну да, — ответил он, смущенно потупив взор, — Чего же здесь такого сверхъестественного?

— Спасибо, — тихо промолвила Шарлотта, тронутая подобным вниманием до глубины души.

— Вам не за что меня благодарить, — возразил Артур Николлс. — Это самое малое, что я мог сделать для вас, дорогая мисс Бронте.

Они смотрели друг на друга так долго, как только позволяли законы приличия и собственная стыдливость скромного викария и наделенной всеми возможными добродетелями пасторской дочери. Как будто они видели друг друга впервые; во всяком случае, для Шарлотты Бронте, можно сказать, так оно и было: она в первый раз увидела этого дотоле неприятного ей человека в столь неожиданном благородном свете.

— Ну что же, — мягко произнес мистер Николлс, — я, пожалуй, пойду. Скоро проснется ваш почтенный батюшка. Мне нужно подготовить для него отчет о наших приходских делах. Желаю вам доброго вечера, дорогая мисс Бронте.

Он медленно двинулся к двери, явно желая отсрочить момент расставания, но не находя для этого предлога.

— Артур! — робко окликнула его Шарлотта; она могла позволить себе обратиться к нему по имени, так как по своему положению они были на равных — в этом состояла неоспоримая привилегия простого викария перед состоятельными лондонскими друзьями Шарлотты Бронте, обращение к которым было сопряжено с непременным употреблением дежурных приставок «мистер, мисс и миссис».

Артур Николлс остановился и оглянулся.

— Если вам захочется поговорить со мной, можете прийти сюда снова. Заходите, когда пожелаете. Я буду рада видеть вас.

С тех пор преподобный Артур Николлс стал наведываться к дочери своего патрона ежедневно. Его появления в ее комнате теперь не заставали Шарлотту врасплох, как это было в первый раз. Она уже привыкла к этим регулярным визитам и, более того, не раз ловила себя на мысли, что часы, проведенные в обществе викария, ей дороги и она с нетерпением ожидает новых встреч.