— Невар, мне есть что тебе сказать. Многие в нашем полку тебя не любят, что же до меня — я считаю тебя славным парнем, конечно, толстым, ну да это ничего не значит — я, к примеру, лысый, а у Хромца на ноге всего два пальца осталось. Просто ты такой. Сейчас к нам едет проверка, и, если каждый не постарается как следует, нам всем она дорого встанет. Может, ты думаешь, что наш полк не так уж и хорош? Когда ты к нам присоединился, многое успело измениться. Прежде мы были горды и чертовски хороши. Дела у тебя идут неважно, я знаю, из-за всех этих слухов и этой дамочки, отчаянно визжащей, что ты, мол, сказал ей какую-то гадость. Ты можешь думать, что стать местным — это выход. И до тебя люди уходили в лес и не возвращались. Но не делай так, Невар. Ты можешь гордиться тем, что ты тот, кто есть. Ты этого добился, как настоящий сын-солдат. Сейчас об этом не говорят, но я тебе скажу. Ты обязан этому полку быть таким хорошим солдатом, каким можешь. Не только когда все у нас хорошо, когда мы идем гордо и красиво и флаги реют над головой. Не только когда пахнет порохом, дымом и кровью. Но и в такие времена, как эти, когда нас никто особо не уважает, даже мы сами, и мы знаем, что после этой проверки нам светит взбучка. Даже в такие времена, как это, мы должны делать все, что сможем, и быть солдатами, как наши отцы до нас. Ты меня слышишь?

Договорив, он глубоко вздохнул. Это была самая длинная и осмысленная речь, которую я слышал от Кеси за все время нашего знакомства. Он стоял рядом со мной в мятой форме с оторванной пуговицей и протертыми коленями. Его шляпа была пыльной и пятнистой из-за дождя. Уцелевшие волосы пучками торчали над ушами в разные стороны. Но он стоял, прямой, как шомпол, а его слова падали в мою душу, точно капли дождя на иссохшую почву. Они тронули меня, как ничто другое за долгое время. Они восстановили мое истинное «я» столь же полно, сколь лесная еда насыщала меня-спека. Ничто не могло бы растревожить спящее чувство долга в моей душе так же, как этот искренний, идущий от сердца призыв морщинистого старого солдата.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Ты прав, Кеси. Совершенно прав.

Больше я ничего не сказал, но он засиял, словно я только что объявил ему благодарность в приказе. Он зашагал вслед за Эбруксом.

— Я же говорил, что он славный парень, Эбрукс, разве нет? — услышал я. — Просто ему нужно было кое-что напомнить, вот и все.

Приглушенного ответа Эбрукса я не услышал. Я со свежими силами вернулся к работе и к полудню вкопал все жерди Киликарры. Вид у них был довольно жалкий: редкая ограда из рукояток лопат, торчащих из земли. Но когда я встал в конце ряда и посмотрел вдоль него, все они стояли на одной линии. Я остался доволен тем, чего достиг, пользуясь лишь самыми примитивными инструментами.

Я отнес лопату и кирку в сарай, зашел в дом напиться и как раз раздумывал о том, чтобы отправиться в лес на поиски одежды, когда услышал за дверью фырканье лошади. Я вскочил со стула, но прежде чем даже успел подойти к двери, в нее вломился Спинк. Увидев меня, он на миг замер на месте.

— Слава доброму богу, ты вернулся! — пылко воскликнул он. — Невар, я боялся, что больше тебя не увижу.

— Я заблудился в лесу, сэр, но, как видите, благополучно вернулся к своим обязанностям.

Спинк ловко, как кошка, развернулся и захлопнул за собой дверь. Когда он снова посмотрел на меня, я увидел, что облегчение на его лице сменилось чем-то изрядно похожим на гнев.

— Сегодня мы можем говорить прямо, Невар. Без уверток. Где ты вчера был? И предупреждаю, я хочу знать все от начала и до конца.

Я не мог себе представить, как рассказываю Спинку или кому бы то ни было еще о том, что со мной произошло. Во всяком случае, не прямо сейчас. Поэтому я ответил сухо:

— Я уже сказал. Я пошел в лес. Стемнело быстрее, чем я ожидал, и я заблудился. И даже с наступлением дня не смог понять, где нахожусь. Я довольно долго искал дорогу домой и вернулся поздно вечером.

— Зачем ты пошел в лес вечером, Невар?

Я слишком долго мешкал, пытаясь найти подходящий ответ. Но когда я открыл рот, Спинк махнул рукой.

— Нет. Не лги мне. Не собираешься рассказывать — не рассказывай, но, пожалуйста, Невар, не лги. Ты и так сильно изменился. Когда ты начнешь сознательно лгать мне, я пойму, что нашу дружбу уже не спасти.

Его глаза искренне смотрели в мои, и боль в них была столь явной, что я онемел от стыда. Я отвернулся.

— Что ж, тогда позволь мне рассказать, что тут давеча обнаружилось в моем доме, и, возможно, ты сможешь мне кое-что объяснить, — после недолгого молчания сказал он.

— В твоем доме? — ошеломленно спросил я.

Он уселся за стол, словно устраиваясь надолго. Я медленно опустился на стул напротив него. Спинк сурово кивнул мне, подтверждая, что к этому разговору мне стоит отнестись всерьез. Он прочистил горло.

— Вчера утром в дверь нашего дома постучала женщина. Ей сказали, что моя супруга может взять в дом служанку, и она готова делать любую работу по хозяйству в обмен на ночлег и еду.

— Эмзил, — задумчиво проговорил я.

Я уже совсем забыл, что отправил ее к Спинку.

— Да, Эмзил. Шлюха из Мертвого города.

Повисло краткое молчание. Я был рассержен из-за того, что Спинк назвал ее так, и смущен — ведь я бездумно послал к нему женщину с такой репутацией. Неловкость между нами росла, и я мучительно пытался придумать, как вернуть наши прежние дружеские отношения, когда мы могли говорить друг с другом обо всем.

— Эмзил и трое ее детей, — прокашлявшись вновь, с укором добавил Спинк. — Конечно, Эпини была сразу же всеми ими очарована. Ты имеешь представление о лейтенантском жалованье, Невар? И сколько шума могут устроить трое детей в маленьком домике? И как много они едят, в особенности мальчик? Это завораживает Эпини. Она ставила перед ним все новую еду и ждала, когда же он сам остановится. Но он так и не остановился, пока вдруг не уронил голову на стол и не заснул.

Ветер переворачивает листок, и тебе вдруг кажется, что он совсем другого цвета. Меня кольнуло, когда Спинк назвал Эмзил шлюхой, но он не мог знать, что она мне дорога. Интересно, когда она перестала быть для меня шлюхой Эмзил и превратилась в женщину, которая мне дорога? Это понимание потрясло меня, как и неожиданное осознание, что это именно я воздвигаю преграды между собой и Спинком.

— Я об этом не подумал, — признался я. — Эмзил пришла ко мне, рассчитывая жить со мной. У нее не было другого выхода — иначе ей бы пришлось растить детей в борделе.

— И ты ее выгнал? — Голос Спинка звучал удивленно.

— Это случилось сразу после той истории в Геттисе, — поерзав на стуле, нехотя объяснил я. — Я боялся, что здесь они не будут в безопасности. И она не предлагала мне разделить постель. — Спинк, да, ее называют шлюхой, но я не думаю, что это справедливо. Да, иногда она этим занималась, но лишь по необходимости, чтобы кормить детей. И я подозреваю, она далеко не всегда могла возразить, когда мужчины входили в ее дом, пользовались ею и оставляли деньги или что-нибудь еще, чтобы не считать себя насильниками. Я… я не знаю. Но — да, я послал ее к тебе, не подумав о том, каким бременем они могут для вас оказаться. Ты позволил им остаться?