Н. Я. Мандельштам тоже попала во время войны в Ташкент. Ахматова переживала вторую славу и возобновить знакомство, и уж тем более дружбу с Надеждой Яковлевной не поторопилась.

Обо мне почти сразу Харджиев и Герштейн сообщили Ахматовой, что я «опровинциалилась» и стала «учительницей», чего и всегда следовало ожидать. (Провинциальные учительницы были гораздо больше похожи на людей, чем мои блестящие москвичи.) Ахматова не захотела выдавать «доносчика», да я и не настаивала, потому что случай типический. От семьи ссыльного отказываться неудобно — лучшие среди нас искали для своего отказа приличный предлог. Чаще всего объясняли свое отступление тем, что им стало неинтересно с загнанным, потому что он поблек, стал другим…

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 377

Житейская проблемность Надежды Яковлевны была для Ахматовой отвратительна, как вид раздавленной кошки.

И никакого ореола Мандельштама она над ней не чувствовала. Мандельштама уже не существовало. Он был мертв, как мертва Марина Цветаева. Маленький мальчик Мур увидел совершенно обратное — но на то они и дети, чтобы указывать на платье голого короля и видеть суть вещей, а Анна Андреевна была развратной женщиной, живущей в перевернутом мире условностей, она знала, что сейчас — время Алексея Толстого в лиловой атласной рубашке a la russe и Тимоши Пешковой в кожаных галифе — и это время никогда уже не кончится.

Надежде Мандельштам милостиво разрешили быть рядом, и она пережила это время своего падения, оставив жалкие и гадкие его летописи — письма к Кузину. Вряд ли она искупила их томами своей «Второй книги». Сравните сами насквозь фальшивый, яростный, весь на публику мелодраматичный пафос этих писем с роскошной, но запятнанной свободой злословия, когда она разрешила себе быть собой во «Второй книге».

Она требовала от Кузина, чтобы он уничтожил ее письма к нему.

«Я не хочу, чтобы после моей смерти гадали, были вы моим любовником или нет. Я не хочу, чтобы после моей смерти обо мне вообще могли что-нибудь сказать».

Н. И. КРАЙНЕВА, Е. А. ПЕРЕЖОГИНА. Б. С. Кузин. Стр. 516

Как для человека, написавшего объемистые воспоминания, почти не упоминая адресата сохранившихся 192 писем, заявление, которому все-таки не обязательно верить буквально. Во всяком случае — скрыть она хотела не простительные женские ожидания, а — проигранную битву с Ахматовой.

Кузин же вполне резонно считал полученные письма своей собственностью и категорически отказывался выполнять требования Надежды Яковлевны. Благодаря этому «неджентльменскому» поступку мы имеем возможность опубликовать письма, хотя решаемся на это не без чувства неловкости как перед автором, так и перед адресатом.

Н. И. КРАЙНЕВА, Е. А. ПЕРЕЖОГИНА. Б. С. Кузин. Стр. 516

Письма 1942–1944 годов Н. Я. Мандельштам — Борису Кузину из Ташкента.

Анна Андреевна говорила, что боялась думать о моем приезде, так хотела его.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77

Анна Андреевна — неузнаваема — так молода и хороша. Много стихов. Скоро выйдет книга. Стихи горькие и прекрасные.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 76

Она начинает хвалиться ею и своей близостью к ней.

Анна здесь и я опять ее горячо люблю. У нее много стихов; они широко печатаются. Это она вытянула меня сюда.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77

А то она не знает — что не она.

В эйфории тылового разврата хмель ударил Надежде Яковлевне в голову: «Мы с Анькой, стервой, будем как одно! Мы! Она… Страшно за нее…» и т. д. Кончилось (не начинаясь) известно чем — Анна Андреевна в который раз равнодушно отвернулась. Николай Васильевич Гоголь оценил бы стилизацию.

Горе у меня: больна Анна Андреевна. Думают — брюшняк. Все свободные минуты я у нее. И сейчас к ней иду дежурить ночью.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77

Страх за нее — это почти основное содержание моей жизни.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 93

Она хочет после Мандельштама иметь следующим мужем Ахматову, но уже распорядиться им (ею) с умом.

Ночь за ночью я проводила у нее, буквально дрожа от страха. Этот проклятый попетач принимали за брюшняк. Ее чуть не уволокли в инфекционное отделение и едва не обрили.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77

Больше всего я боюсь ее отношения к жизни: она уверена, что умрет. А это очень страшно.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 80

Потом, правда, Ахматову перевели в правительственную больницу…

Сейчас она в больнице — в лучших по Ташкенту условиях. Койка правительственная в инфекционном бараке. Одна в палате. Кормят хорошо. У нее здесь завелась достаточно противная подруга — киноактриса Раневская. Ей носят все, чего ей не хватает. Меня она просила воздержаться от посещений — и я пока выдерживаю характер и не хожу.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 80

Совершенно лагерный характер отношений — ревность.

Просила не навещать ее, как мы помним — потому что боялась показать номенклатурным соседям «городскую сумасшедшую».

Анна Андреевна в больнице. Как я вам писала, я туда не хожу. Очевидно, так нужно, но это ужасно.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 80

Н.Я. написала записочку — «Ануш! Очень хочу Вас видеть»… — но ответа не последовало, ни письменного, ни устного. Очень, очень NN бережет А.А. И это мне неприятно.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 504

NN — это так Чуковская зашифровала Ахматову. Мол, бережет сама себя.

После больницы Надежду Яковлевну снова приблизили.

Что до Анны — она оправилась от брюшняка, сейчас в больнице санаторного типа. Второй раз за полугодие. Плохо с сердцем. Вокруг каша. Какие-то мелодрамы. Завелась новая подруга — Ф. Г. Раневская. Роль — интриганка. Ссорит со всеми. Зато стихи — чудные. Таких еще не было. Недавно было письмо от Левы. Первое за всю войну. Муж Анны Андреевны — он врач-профессор — в Ленинграде. Она тоскует.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 81

Надежда Яковлевна слишком хорошо знает, кто муж и кто не муж. Но пишет письма так, будто они через лагерную цензуру проходят и цензор — сама Анна Андреевна.

1943 год.

С А.А. отношения налаживаются не очень хорошо. Она сильно изменилась. Выступило чужое — дамское, я бы сказала. Впрочем, внешне все безоблачно и прелестно. А на деле орех с червоточинкой. Добавляет — все-таки себя-то хочется любить: Она бы очень удивилась, если б узнала, что я так говорю. Ей-то кажется, что все хорошо.