Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юй Цзиянь кивнул, соглашаясь.
– Кого мы ищем? – решил он сменить тему.
– Кое-кого по имени Шершень, – ответил Ортанс. – Тот еще пройдоха, зато может и снег летом достать. И у него точно есть выходы на ханьцев, торгующих из-под полы.
– Но почему? В смысле, у Хань налаженные торговые связи. Контрабанду прикрыли еще при моем… Еще когда я был на родине.
– Это вам сказали, что ее прикрыли, – вздохнул Ортанс. – Вы иногда кажетесь не по годам мудрым, а иногда – настолько же наивным. Контрабанда процветает тем больше, чем симльнее монополия на торговлю сжимает свои тиски. Человек всегда ищет где выгоднее. Или где быстрее – как мы с вами. Разве мы не за этим пришли?
– Когда я жил в Хань, я боролся с преступностью, – помолчав, сказал Цзиянь. – А теперь, выходит, сам становлюсь на путь беззакония?
– Ну… – Ортанс почесал бороду. – Выходит, что так! Но вы не волнуйтесь, мой друг. Как я уже сказал, вся плата с меня.
– Я все равно рядом. И мы все делим надвое.
Когда Юй Цзиянь волновался, ханьский акцент в его речи становился заметнее.
– Я бы предпочел…
Он не договорил, оборвал сам себя и осекся, прислушиваясь к чему-то за спиной.
– Мы не одни, – проговорил он.
Ортанс резко развернулся, выкидывая вперед руку с небольшим револьвером. Такие были в ходу у торговцев и моряков: небольшие, легко прятавшиеся в подкладке сюртука или за голенищем сапога. Ортанс давно понял, что простым механиком с его связями и интересами ему не быть.
– Кто здесь?..
Когда спускаешься в маргинальные слои города, стоит быть готовым ко всему. И разговаривать уметь на их языке. Темные закоулки Лунденбурха были подобны Холмам фаэ: тоже легко заблудиться и потеряться, и самого себя забыть на добрую сотню лет.
Меньше всего Ортанс хотел бы угодить в Холмы или расстаться с жизнью в грязных переулках, пропахших тухлым мясом, потом и испражнениями. Особенно когда рядом с ним был неугомонный Юй Цзиянь, свалившийся на него как снег на голову.
* * *
Ортанс вряд ли мог бы сказать, сколько Цзияню лет. Знал только самое основное – он прибыл из Хань (был ли он беженцем или приезд его был обусловлен дипломатическими причинами, он также не знал), уже больше трех лет снимал одну и ту же квартиру на Ризен-стрит и регулярно попадал в неприятности. Выправка и манеры выдавали в нем дипломата – из тех, кто так настойчиво учил лунденбурхский язык, чтобы говорить на нем спокойно и свободно с представителями Бриттских островов в Хань. Между странами соблюдался условный нейтралитет, но душа ханьцев – потемки. Не зря же ходили слухи, что принц Джеймс не погиб во время Призыва Просвещения, а отправился именно в Хань, где успешно скрылся от преследования новых властей.
Как-то Цзиянь обронил, что не желает учиться драться потому, что убежден во вреде насилия.
– Насилие лишь множит насилие, – убежденно говорил он, разливая по маленьким чашкам прозрачный зеленый чай.
– Одной дипломатией не добиться нужного результата, – качал головой Ортанс.
– Посмотрим, посмотрим… – только и улыбался Цзиянь.
Ортанс знал, что Цзиянь должен был активно действовать в то время, когда Блюбеллы пытались превратить Хань в свою колонию – и приложить руку к тому, чтобы идея оказалась совершенно провальной. Сложно представить, каким был бы мир, расширь Бриттские острова свое влияние не только на Инд Сингху, но и на Хань.
Возможно, Цзиянь приложил руку к тому, чтобы этого не произошло. Или к предполагаемому бегству выживших Блюбеллов в Хань. Или же к тому, что после просочившихся слухов и превентивных военных действий между Хань и Бриттскими островами не разверзлась кровопролитная война.
Правды Ортанс не знал.
Цзиянь рассказывал то, что хотел, и тогда, когда хотел. Попытки расспросить его подробнее никогда не увенчивались успехом. Вот ведь невыносимый человек! Ортансу до дрожи в кончиках пальцев хотелось понять, как в одном человеке может сочетаться несочетаемое: упертый пацифизм и военная выправка, мягкость характера и стальная решимость, умение находить неприятности на свою голову и умение заводить друзей, привязывая к себе так крепко, что деться-то уже некуда. В противном случае Ортанс не потащился бы в эту яму среди ночи.
К услугам мастеров Улья он прибегал крайне редко – во‐первых, для его работы хватало в основном официальных поставок, достаточно было своевременно поддерживать подобающие отношения с парой достаточно алчных поставщиков. А во‐вторых, в Улье шутить не любили – нажить здесь проблем на всю жизнь было парой пустяков.
Но Цзияневы протезы держались на честном слове, а без них… Ортанс не был уверен, сможет ли Цзиянь нормально существовать без них – и без постоянной боли, которую должны причинять непроходящие раны.
Ортанс знал, что Юй Цзиянь жил затворником, увлекался ботаникой, разводил в своей небольшой квартирке на Ризен-стрит редкие виды растений, до сих пор не вступил ни в один джентльменский клуб и не проявлял никакого интереса к так называемому наращиванию связей. В каком-то смысле Ортанс, дни напролет проводящий в мастерской, его понимал. Однако не мог не расстраиваться замкнутости и отшельничеству друга: ведь это Лунденбурх, шумная столица, живущая знакомствами и разговорами. Отшельнику здесь сложно. Почему Цзиянь не уехал дальше, вглубь, в принципе, было понятно: в глухих деревнях Каледонии его экзотическая внешность, дополненная протезами, делала бы его еще более приметным. Там бы ему житья не дали.
В большом городе затеряться проще.
Но Ортанс до сих пор не мог понять: хочет Цзиянь затеряться или наоборот – чтобы его нашли.
В любом случае, он радовался дружбе с ним хотя бы потому, что мог разделить одиночество Цзияня, выпить бокал-другой бренди и подлатать его вечные раны. Когда он перестанет искать себе врагов и будет искать друзей? Явно не сегодня и не внутри Улья. Брать его с собой было худшим решением. Однако Ортанс уже не мог ничего переиграть.
* * *
– Так-так-так… – из темноты выступил человек.
Поношенный сюртук его был небрежно распахнут, картуз на голове заломлен назад, а в смуглых пальцах плясал тонкий острый стилет.
– Так-так-так и кто тут у нас? – он широко ухмыльнулся, и кривые зубы блеснули в свете единственного тусклого фонаря, освещающего переулок именно в том месте, где стояли Цзиянь и Ортанс.
– Оставь свои штучки,