– Мне надо ехать в Белград? А ты? – Малышев тоже решил «тыкать» товарищу из Центра.

– Нет, я останусь пока здесь. Есть у нас одно дело в Софии. Надо помочь нашим болгарским товарищам совершить революцию. А то, понимаешь ли, выбрал себе народ этого Стамболийского, и если так дальше пойдет, то никакая революция уже тут не поможет, потому что и так жизнь наладится. Но не переживай, паспорт тебе наш связной передаст.

– Пароль какой? – поинтересовался Малышев.

– Да не надо тут пароля! Скажет, что от меня. Связной же и вводные данные по Белграду сообщит, и денег на дорогу даст. Ну вот вроде бы и все, – закончил Цискаридзе и собрался идти звать кого-то из монахинь.

– У меня есть одна просьба, – сказал ему Малышев.

– Вот как? – удивился тот, – ну говори.

– Дело в том, что мне пришлось срочно выехать в Крым и я не успел закончить в Москве одно важное дело… – начал рассказывать Малышев.

– Ах в Москве, – Цискаридзе не скрывал вздох облегчения.

– Да, в Москве. Я искал там свою родственницу, кузину. Ее фамилия Иваницкая, это по мужу. У нее есть дочь, ребенок совсем, Зинаида. И еще, с ними живет компаньонка. Это бывшая горничная, ну не горничная, гувернантка, Дуся. Ее сейчас могут по понятным причинам представлять всем как родственницу. Есть их адрес, в 18-м году они по нему точно жили, – Малышев замялся, – но не факт, что они там и сейчас живут.

– С чего ты так решил? Думаешь, переехали?

– Да, я столкнулся с Дусей случайно. У нас с ней одна история была когда-то, давно уже, правда, ну и с тех пор она меня не сильно жалует.

– Ага! Я так и знал! – заржал как конь Цискаридзе, – вот уверен был, что не обошлось без соблазнения горничной! Ладно, не сердись, найду я твою кузину! А потом что делать?

– Адрес мне ее скажи и жива ли она. И всё.

– А муж у нее кто?

– Она вдова, – ответил Малышев.

Цискаридзе порылся в карманах, нашел мятый листок бумаги и огрызок карандаша. Нацарапал продиктованный адрес, листок сложил и небрежно сунул обратно в карман, отчего Малышев не поверил, что он найдет Иваницких в Москве.

Монахини довели его до палаты, и он рухнул на свою койку без сил. Цискаридзе попрощался, пожелал скорейшего выздоровления и прочая, прочая, щелкнул каблуками по-военному и ушел.

Малышев лежал на спине и снова пялился в потолок. Александра, его кузина по матери, которую он попросил найти, приходила к нему по ночам все чаще, окончательно вытеснив даму в сиреневом. Мужа Александры, того офицера с пшеничными усами Малышев тоже вспомнил, вспомнил и где видел того последний раз. Нет, не в имении под Полтавой, как он был ранее уверен, а в квартире этого барчука Просова, в Киеве. То ли от избытка свежего морского воздуха, то ли от прогулки по парку, но Малышев неожиданно уснул, провалился в мягкую темноту, из которой выныривали по очереди то его первая любовь – кузина Александра, то эта ведьма Дуся, испортившая все, ну и дама в сиреневом тоже мелькнула зачем-то.

Одесский доктор сообщил Малышеву, что скоро удерживать его тут смысла особого не будет. По тому, как молодой чернявый врач хвалил своего пациента за усердие в выздоровлении, было видно, как он доволен и горд собой. Малышеву же было немного не по себе. Связной от Цискаридзе так и не появился, и документы не принес. Доктор, конечно, выдаст какую-то бумагу, тем более не верить ему, что он – Александр Васильевич Малышев, 1890 года рождения повода не было, но кроме справки этой, ничего у Малышева не будет из документов, а как в таком случае прикажете ехать в Белград? Да и куда, к кому, тоже не понятно.

Утром в воскресенье по госпиталю пронеслась новость, заставляя зашевелиться всех немногих оставшийся в нем обитателей: сейчас придут к ним с угощениями в честь прощеного воскресенья члены Общества болгарских русофилов. Малышев общего восторга не разделял, больше был занят своими мыслями. Слышал краем уха, что в Болгарии чуть ли не пятьдесят тысяч русских оказалось. Пятьдесят тысяч – это звучало нереально, да не может такого быть, хотя, кто его знает. А потому появилась еще одна угроза для него – быть узнанным не тем, кем надо.

– Здравствуйте, поручик, – сказала невысокая миловидная девушка с темными как спелые черешни глазами. Она остановилась возле его койки с корзинкой в руках. Корзинка источала приятные ароматы из-под белой, накрахмаленной салфетки, – простите меня Христа ради!

– Бог простит, и вы простите! – ответил Малышев совершенно машинально. Говорить с барышней не хотелось, он некультурным образом отвернулся от нее, но она продолжала стоять рядом как ни в чем небывало, вроде бы ожидая чего-то. Пришедшие с ней дамы в возрасте и полноватый кособокий мужчина уже раздали свои угощения и направились к дверям:

– Дора, идваш ли? – крикнул мужчина по-болгарски.

– Сега! – ответила она ему, а тем временем обратилась к Малышеву, – а мне подпоручик Цискаридзе описал вас как весьма догадливого человека.

Малышев вскочил от неожиданности и сел на койке.

Девушка выложила из корзинки такой же кулечек, как и те, что достались соседям Малышева, но под ним неожиданным образом оказалась картонка, сложенная по полам. «Паспорт!», радостно догадался Малышев.

– А он больше ничего обо мне не говорил?

– Говорил, как же! – девушка улыбнулась, показав свои ровные белые зубки, – как вас выпишут, приходите к нам, в Общество, мы тут недалеко, спросите. Если не найдете, то это напротив Офицерского клуба.

И уже от дверей еще раз улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй.

Всех офицеров в палате это ужасно развеселило, даже тех, кто до этого лежал целыми днями, отвернувшись к стене.

– Ну ты, Малышев и даешь! Чистый Дон Жуан! – кричал со своей койки капитан Старицкий, оставшийся без ноги и прежде прибывающий в глубоком отчаянье, и вот, пожалуйста, даже ему стало весело.

– Рад, господа, что смог вас развеселить! – крикнул им всем в ответ Малышев, и сам прибывая в приподнятом настроении. Паспорт он тут же спрятал под подушку и теперь спокойно мог ждать выписку, теперь ему ничего не было страшно.

На извозчика денег не было, пришлось идти пешком. Малышев шел неспеша, слегка опираясь на тросточку – подарок одесского врача.

– Вам правда есть куда пойти? – переживал доктор, отпуская его из госпиталя.

– Да, сослуживцев встретил, – уклончиво ответил ему Малышев.

– Идите сразу к своим, – советовал доктор, и Малышев тут уж точно не покривил душой:

– Я так и сделаю.

Доры на