окончательно выбраться с Балкан в тридцатом году, – потому что у тебя идет, идет, вроде бы все хорошо, а потом раз и оборвалось! Невезучий ты какой-то!

Малышев с ним спорить не стал, хотя и не в везении дело было. Это судьба у него такая. В казино играть не пришлось, ехал он по заданию Центра в Берлин.

– РОВС уже не твоя задача, – сообщил Цискаридзе. У того, наоборот, все отлично в Софии сложилось, даже лучше, чем можно было себе представить. Стамболийского в 23-м убрали, восстание организовали и как последний аккорд – взрыв собора весной 25-го. А у Малышева судьба решила иначе. Оттого сидел он в Белграде как дурак.

– Потому что ты, Саша, винтик, – сказал он сам себе и тут же страшно на себя разозлился. Когда яхта их сиятельства затонула, он сразу догадался, что это не случайно, вынуждают Черного барона перебраться в Югославию, в Белград, недаром так они готовились к этому. И что бы вы думали! В Югославию то он приехал, первая часть плана удалась. И люди, верные ему, тоже перебрались, но приехал барон не в Белград, а в какой-то городишко на Дунае. Видите ли, чтобы войскам было где разместиться. А дальше все вообще пошло наперекосяк! Как там наше руководство договаривалось, но в Югославии разрешили оставаться всего двум тысячам войска, а остальным велели возвращаться в Болгарию.

Малышев был неплохой тактик, но ужасный стратег, и не предвидел такого поворота. А он то еще обижался на дядю, когда тот говорил, что не сделать ему карьеры в армии, а потому нет смысла и начинать, и ведь оказался дядя прав – остался Малышев только второстепенным исполнителем, да и то неважнецким.

В 1925 году, весной, приезжал в Белград Цискаридзе, и когда он все только успевал! Малышев к тому времени обзавелся связями среди эмигрантов, понятно не высоких чинов, но до высоких ему было и не по чину. Цискаридзе все расспросил, выслушал внимательно, и Малышеву в дружественном разговоре за бутылкой местной водки – ракии, тоже кое-что рассказал. Но рассказывал такие вещи, что Малышев их слушал как новости из жизни царской семьи, потому что где он, а где тот же Гучков, председатель Государственной думы! Гучков этот и помог нашим Стамболийского свергнуть. А Цискаридзе выходит все знал, крутясь на самом верху, а вот Малышев нет.

Потом и вовсе все глупо обернулось. Их сиятельство уже отбыло, а вместе с ним и РОВС и остатки армии, а Малышев застрял тут, в Белграде.

– Команда из Центра была «ждать», – сообщил ему липовый подпоручик, – обрастайте пока связями, они могут пригодиться.

А какими связями предлагал он обрастать, если остались в Югославии только самые убогие остались, непонятно. Предлагал вернуть себя в Варну, тем более там Дора, уже есть с чего начать, но было сказано категорическое «нет».

– Кстати, Малышев, – сказал ему Цискаридзе, – ты просил меня про родню свою разузнать в Москве. Так вот, нет их нигде, твоих Иваницких. Ты мне Дусину фамилию не сказал, так что вот на счет нее я не узнавал.

– А по адресу что? – спросил Малышев с робкой надеждой.

– На адресе не проживал никто, сейчас уже понятно живут люди, но не они, – а потом добавил, совершенно ни к месту, – кстати, ты в Варне ни с кем часом не столкнулся?

– Да вроде бы нет! Я в доме сидел, куда меня Дора привела, никуда не выходил, а утром сразу поехал на вокзал, – про жандармов он решил не рассказывать, – а что случилось?

– Взяли и Дору нашу, и квартирную хозяйку. Потому в Варну тебе нельзя.

– Может мне в Россию вернуться? – предложил тогда Малышев.

Цискаридзе удивленно посмотрел на него:

– Это еще зачем? – но тут же поправил себя, – ты нам тут нужнее. Пускай в России живут советские люди! Ты же не советский человек, Малышев, как ты там жить собираешься?

– Как-то устроюсь, – обиделся тот.

– Вот именно, что как-то! Ты же представить себе не можешь, что это такое – советская жизнь. Так что нет, о возвращении даже не думай! Кстати, документы у тебя теперь новые, но на ту же фамилию, отчество только мы тебе сменили, так что, поздравляю, Малышев, будешь теперь Петровичем.

Малышев вздрогнул. Цискаридзе внимательно следил за ним, и от него явно это не укрылось. Знают все про него, и про Петра Петровича знают.

Так Малышев остался в Белграде в двадцать пятом. О нем, казалось, все забыли, да так, что он даже начал подумывать жениться тут. В Белграде хватало барышень: и дам, и русских, и европеек. Но боялся связать себя по рукам, оказаться совершенно выпавшим из обоймы. Устроился на работу, впервые по специальности. И снова вспомнил дядю, Петра Петровича:

– Быть инженером – это верный кусок хлеба, это тебя прокормит, Саша, где бы ты не жил.

Вот все-таки какой он хитрый и изворотливый. В семнадцатом сразу, как только горлопаны понесли первые красные тряпки резюмировал:

– Пропала Империя! – и больше рассуждать не стал, а тут же уехал.

Неожиданно в тридцатом о Малышеве вспомнили. В Офицерском клубе, где собиралось теперь только одно старичье, а Малышев ходил туда исключительно, чтобы его не забыли, появился новый человек. А новый человек в таком болоте – это всегда событие. Последнее что вообще произошло значимого в Белграде, были похороны Врангеля в двадцать девятом. Малышев знал всех агентов на перечет, но себя не раскрывал, считал это затеей не только бессмысленной, но и опасной, нынешней своей жизнью был более-менее доволен, получил паспорт, работает, дама сердца у него, замужняя, а значит без обязательств, что может быть лучше для сорокалетнего мужчины в полном рассвете сил. И тут, футы-нуты, явился агент!

Не Цискаридзе, другой, но что по его, Малышева, душу, он это сразу понял.

– Григорьев моя фамилия, – представился. Были в клубе такие, что лично этого Григорьева не знали, но служили с его батюшкой.

«Ага, ага», подумал Малышев. Он то в людях умел разбираться. Удостоверение сотрудника НКВД у этого Григорьева просвечивалось сквозь модного кроя пиджак. «Крой то модный, а вот шито не в Европе», отметил про себя Малышев. И оказался прав.

– Как поживаете, товарищ Малышев? – решил напугать его советский агент, когда они вместе вышли из клуба вечером, только Малышев уже бояться перестал.

– Хорошо поживаю, спасибо.

– Товарищ Цискаридзе просит передать привет.

– Благодарю, – сдержано ответил ему Малышев. Хотел еще спросить, почему тот сам не приехал, но решил, что и так все понятно – ушел на повышение. Но ошибся. Агент не стал Малышева томить в неизвестности и сам ответил на незаданный вопрос: