Нос уловил упоительный запах свежеиспеченных булочек. Язаморгала, за створкой скрывалась не улица, а огромная кухня, битком набитаялюдьми.

— Простите, — растерянно спросила я у тетки, вытаскивающейиз духовки железный лист с пирожками, — девочку не видели?

— У нас здесь мальчиков нет, — весело ответила баба,повернув ко мне красное потное лицо, — сплошняком девчонки. Какую хочешь?Выбирай! Потолще, потоньше, с румяной корочкой или недопеченную? На любой вкуснайдем.

— В белом платье и веночке! Видели такую?

Повариха поставила лист на доску и хмыкнула:

— Нас тут чертова тьма толчется, все в белом и в колпаках.

Я огляделась. Действительно. Служащие, деловито сновавшие попищеблоку, носили довольно широкие балахоны на пуговицах. Кто-то перехватилталию поясом, другие предпочли «свободный» вариант. А на головах у женщин былистранные сооружения из скрученной марли, нечто вроде беретов, но без дна.Издали подобную «шляпу» вполне можно принять за венок.

— Извините, — попятилась я в коридор, — перепутала случайно,я не сюда шла.

— Бывает, — легко согласилась повариха, потом покосилась намои босые ноги и поинтересовалась:

— Че, теперь мода такая, без босоножек ходить? Может, ихорошо, ступня не потеет, только грязно, грибок подцепить не боишься?

Я вышла в коридор, отыскала обувку и попыталась утихомиритьотчаянно стучавшее сердце. Любое мистическое событие имеет, как правило, вполнематериалистическое объяснение. Небось навстречу мне попался поваришка, удравшийиз душной кухни с желанием покурить или попросту погулять. Небось ученицатайком ускользнула от мастера, хотела остаться незамеченной, выскочила вкоридор, и тут на нее налетела я с воплем «Стой!». Девочка решила, что еевычислило начальство ресторана, испугалась и кинулась назад.

Успокоившись, я нашла кабинет директора и увидела Катю,мирно смотревшую телевизор. Узнав меня, девочка щелкнула пультом и вежливовстала.

— Здравствуйте.

— Садись, Катюша, — сказала я, испытывая сильное смущение, —как дела?

— Плохо, — серьезно ответила девочка, — знаете же, мамаумерла.

К моим щекам прилил жар. Надо же было задать бедному ребенкустоль идиотский вопрос!

— Катенька, твоя мама просила меня в случае ее смертипозаботиться о тебе…

Девочка молчала, опустив глаза в пол.

— Конечно, Соню не вернуть, скорей всего, я не сумеюполностью заменить тебе маму, но…

— Мне нельзя жить одной? — уточнила Катя.

— Нет.

— Почему?

— Понимаешь, по закону подросток твоего возраста, если оностался без родителей, отправляется в детский дом. В приют сирота не попадаеттолько в одном случае: если находится опекун, готовый содержать и воспитыватьего.

Катя поморщилась.

— У меня есть деньги. Вернее, они мамины, но теперь-то мои.Небось завещание она оставила.

— Думается, тебе лучше будет у нас, чем в интернате, —сказала я, — а вопрос о денежных средствах и всяких юридических формальностяхрешат адвокаты, в частности, мой сын, он хороший юрист.

Катя закусила нижнюю губу.

— Мы тебя не обидим, — уговаривала я девочку, — поверь, внашем доме много детей. У Маши, моей дочери, полно подруг, ты с ними сможешьобщаться, скучать тебе не придется.

Катя выпрямилась.

— Деньги…

Я не дала ей договорить:

— Твои личные средства нам не нужны. Мы достаточнообеспечены, чтобы прокормить еще одного ребенка и дать ему необходимоеобразование. Если мы подружимся, то будем спокойно жить вместе и дальше, еслинет, то в день восемнадцатилетия ты уедешь от нас. Ни дом, ни квартиру, извини,не знаю, чем еще обладала Соня, я не трону. Движимое и недвижимое имущество,капитал, акции — все останется у тебя в целости и сохранности. Ни в коей мере яне претендую ни на одну копейку.

— Вы меня не так поняли, — протянула Катя. — Моя фамилияАдашева.

— Боишься, что мы заставим тебя поменять ее на Васильеву? Нуи бред! Кстати, мои дети Воронцовы и…

— Дайте договорить, — перебила меня Катя. — Опять не поняли.Адашевы из милости ни у кого не живут. Хорошо, я поеду с вами, раз мама таквелела.

И потом, в детском доме небось гадко, комната на двоих. Япривыкла одна в спальне быть.

Я улыбнулась. В интернате, как правило, вместе ютятсяодновременно четверо, шестеро, а то и большее количество ребят. Да детдомовцымечтают очутиться в , комнате всего с парой кроватей.

— Поеду с вами при одном условии, — решительно продолжалаКатя. — Обещайте записывать все потраченные на меня средства каждый день. Ну,примерно так: десятое августа — обед, ужин, конфеты. Итого: на питание двестирублей. Стирка белья, покупка одежды, квартплата, электричество… Я люблю вИнтернете сидеть, абонентская плата пойдет. Все-все, до копеечки пишите, япроверять стану, чтобы меньше не указали.

А когда своими средствами распоряжаться смогу, то в тот жемомент долг верну!

Я постаралась не измениться в лице. Хорошо хоть Катяпредположила, что я буду преуменьшать, а не преувеличивать свои расходы.

— Идет? — спросила девочка. — Вы согласны?

Ну и как мне быть? Конечно, подросткам свойственны странныереакции, а Кате небось досталась от предков непомерная кавказская гордость.Насколько я знаю, Соня родилась в Москве, про отца ее, Зелимхана, я, правда,ничего не знаю, но он много лет жил в столице. Однако ведь генетику никто неотменял. Ох, тяжело нам придется с девочкой. Похоже, ей никто никогда необъяснял, что, кроме материальных забот, есть еще и моральные, а их какоценить? Мне что, писать в тетрадке: «Один поцелуй на ночь — десять рублей»? Или:«Разговор с учительницей математики — червонец»? Хотя нет, за поход в школу итысячи мало.

— Ну? — поторопила меня Катя.

— Хорошо, — кивнула я, — завтра же куплю амбарную книгу.

— Тогда сначала поехали ко мне домой, — деловито сказалаКатя. — Я вещи соберу.