Сзади зачмокала земля, словно по грязи шли огромные гуси.Между деревьев показались белесые тела. Таргитай торопливо швырнул мешки Олегу,тот старался повесить на сучок, промахивался, а утиные лапы с перепонками шлепалиуже за спиной.

— Быстрее! — крикнул Таргитай. — Быстрее,сонный червяк!

Олег наконец-то опустил руку, Таргитай ухватился, едва нераздавив тонкие, слабые пальцы волхва. Тот потянул изо всех сил, под нимзатрещало. Таргитай тяжело дотянулся до первой ветки, кое-как взобрался,прошептал, задыхаясь:

— Надо лезть выше… Меня уже хватают за ноги.

Олег взвился как белка, заверещал, через минуту сидел уже наверхушке дерева, обняв ствол. Кляня себя за дурость, Таргитай повесил оба мешкана себя, залез выше, свесился, чтобы срубить за собой ветки. Мешки с силойпотянули вниз, едва не передавив горло. Если бы не съел половину запасов,задушило бы насмерть. Вот и решай, кто дурак.

Пот заливал глаза. Карабкался задницей вверх, ибо срубал,даже стесывал каждую ветку. Секира Мрака была острой, тот умеет выбирать нужныекамни, но больно тяжела, и пот заливал глаза, такой густой и липкий, будто дажес задницы бежало только по лицу, выедая глаза.

Он поднимался все выше и выше, срубая сучки, ветки,затесывая и сравнивая наросты. Ствол за ним оставался чистым, как плод каштана,с которого сбили шипастую кожуру.

Волхв качался на верхушке, похожий на нахохлившуюся ворону.Веточки под Таргитаем начали потрескивать. С той стороны ствола темнела толстаяветка, прямо от ствола раздваивалась, а дальше расчетверялась. Таргитай повесилоба мешка, развязал.

Олег в панике каркнул сверху:

— Ты опять будешь жрать?

— Сперва привяжусь. У тебя ремень есть? Я брыкаюсь восне. С лавки часто падал, как сейчас помню. Да и перекусить время. Я всегдахочу есть, когда сижу на дереве.

— Ты недавно ел! — крикнул Олег с безнадежностью вголосе.

— Да? Не помню.

— Как ты можешь сейчас… есть?

— Как птицы. Они всегда едят на деревьях.

Олег покрепче прижался к раскачивающейся вершине. Не рискнулнапоминать, что птицы на деревьях еще и поют, а то дураку только напомни… Подним уже послышалось довольное чавканье, сопенье, хруст.

Таргитай проснулся от собственного крика, мокрый,облепленный слизью. В кромешной тьме его тянули, дергали, горло сдавилихолодные скользкие пальцы. Другая ладонь уперлась в лицо. Дыхание забивал запахсырой рыбы и лягушачьей икры.

Он заорал, отшвырнул скользкое тело. Сверху нессянесмолкающий крик:

— Тарх!.. Тарх, проснись!.. Тарх, на тебе упыри!

Дрожа, он ударил во все стороны локтями, кулаками. Праваярука высвободилась, он выдернул из петли секиру. Ударил, попал в мягкое, заоралеще громче и начал остервенело махать тяжелой секирой Мрака во все стороны.Вдруг лезвие звонко ударило по твердому, под ним опасно дрогнула и затрещалаветка.

Мокрая рука шлепнула по лицу, холодные пальцы с силой сжалигубы. Таргитай дернул головой, остервенело сжал челюсти. Ему показалось, что онперекусил худую рыбу с ободранной чешуей.

Сверху орал и визжал Олег. Наконец Таргитай отчаяннымтолчком сбросил в темноту последнюю мокрую тушу. Внизу хлопнуло, словно лопнулбычий пузырь. Под деревом зашлепали ноги.

Таргитай перевел дыхание, прислушался. Снизу приближалосьосторожное шлепанье. Таргитай взял секиру за конец рукояти. Когда шлепаньестало совсем близко, он повертел головой, определяя, с какой стороны стволаподнимается ночной зверь, отвел руку, выждал, с силой рассек темноту.

Лезвие наткнулось на преграду на полпути. Рукоять рвануло.Чуть погодя снизу донесся смачный шлепок. Таргитай плюнул вслед, ногтями сдираяс языка гнилостный налет.

Внизу по-прежнему шлепало, квакало, чавкало, наверхуверещало тонким противным голосом. Таргитай крикнул:

— Да заткнись! Снизу — упыри, сверху — ты!

Олег заорал еще громче:

— Ты цел?.. Они ушли?.. Я кричал тебе, кричал, а тыспишь как пень!

Таргитай не слушал, в темноте пытался нащупать ноги. Упыриуже отъели? Нет, сапоги на месте, значит, и ноги уцелели. Правда, сапоги упырямвроде бы ни к чему, но все-таки…

Окоченевшими от ночного холода пальцами пытался ослабитьузлы, но ремни за ночь стянуло, узлы слились в сплошные наросты. Деревоподрагивало — то ли он тряс, то ли карабкаются мокрые скользкие твари.

Сверху несся умоляющий вопль:

— Тарх, ты только не спи!.. Тарх!

— Да заткнись, — ответил Тарх, чуть не плача.Ногти вроде бы зацепились за кончик, теперь надо тянуть, ослабить узел. —Я уже выспался, трус поганый. Тебе там сверху виднее: рассвет скоро?

— Уже грядет! — закричал Олег. — На востокесветлеет!

— Добро… Тогда посплю еще малость.

Ремни ослабли, по затекшим ногам побежали мурашки. Таргитайохал, растирал ноги, чесался, драл кожу крепкими ногтями, разгоняя невидимыхмуравьев. Наконец зуд стих, но ушло и тепло. Таргитай положил секиру на колени,съежился, сберегая остатки тепла. Внизу шелестело, словно там бегали тысячикрупных муравьев.

Очнулся он от прикосновения холодных рук. Ледяные пальцыхватали за лицо, и Таргитай взвизгнул, едва не сорвавшись с ветки, одной рукойс силой ударил твердое, нависшее над ним, другой ладонью похлопал по коленям.

Секиры не было!.. Он замахал кулаками, снова угодил вхолодное и мокрое.

— Да очнись же! — заорало у него над ухом. —Это я, Олег!

Над ним колыхалось бледное лицо волхва, правую половину ужезаливал огромный кровоподтек. Верхушки деревьев горели под яркими лучамисолнца.

— Проснись! — крикнул Олег люто. — И дай мнеслезть! Ты разлегся на дороге.

Таргитай ошалело огляделся. Ремни ослабели, но держали.Земля далеко внизу под деревом была истоптанной, мокрой, словно прошел дождь. Усамого подножия блестела облепленная слизью секира.

Волхв за ночь позеленел, исхудал, и от него гадко пахло.Таргитай кое-как распустил узлы, а волхв, которого руки уже не держали, сползпрямо на голову. Таргитай полез по стволу вниз, кляня дурака, который стесалвсе удобные сучки и веточки. Олег постоянно наезжал на голову сапогами, апоследние сажени Таргитай скользил неудержимо, обдирая живот о шершавый ствол —душегрейка задралась к подбородку.

Олег повалился на землю, как мешок с травой, а Таргитайбросился к секире. В руке осталась палка, а тяжелый камень с острым лезвиемсоскользнул, больно ударив по ноге. Жила, которой каменная секира крепилась кдревку, лопнула, болталась излохмаченная.