— Ты когда-нибудь задавался вопросом, действительно ли все они ушли?

— С тех пор как завершились Драконьи войны, никто больше не видел альвов. Или, может быть, даже больше… С чего ты взяла, что они могли уйти… не все? Разве ты не была на прощальном празднестве?

— Была… Но вынуждена признаться, что не могла понять, что происходило в ту ночь. Воспоминания спутаны. Этот праздник был таким непохожим на все, что мне когда-либо доводилось переживать. На все органы чувств была большая нагрузка, мои воспоминания о той ночи очень размыты. Произошли вещи, которые я не могла постичь. И яснее они не стали… Нет, я вовсе не сомневаюсь в том, что большинство действительно покинули наш мир. Но что, к примеру, произошло с Певцом? Я не помню, чтобы он был там.

— Ты же знаешь, я не философ. Готов спорить, что половина библиотеки в Искендрии наполнена писаниями об альвах, их деяниях и их исчезновении. Каждый мудрец в какой-то момент чувствовал желание поразмыслить над тем, почему они оставили нас и куда могли уйти. Ждут ли они в лунном свете или находятся в другом месте. Разочаровались ли они в нас или подарили нам мир и вынуждены были уйти, чтобы мы стали по-настоящему свободными. Ясно одно: они оставили нам загадку.

— Ты ведь знаешь, оракулы не могут лгать. Что ответил бы оракул, если бы ему случайно задали вопрос, ответ на который открыл бы, что ушли не все альвы?

Элеборн с сомнением посмотрел на нее.

— Ты сделала это? Думаю, в такой ситуации оракул оказался бы перед внутренним противоречием. Возможно, он даже промолчал бы. Если альвы — создатели этого мира и хотят, чтобы что-то осталось тайной, то, наверное, этого не откроют ни одному созданию. Иначе они, наверное, не столь всемогущи, как мы полагаем… Или же они решили, что их тайна не такая уж и великая, и допустили утечку информации. Я убежден: ничего не может произойти вопреки их воле. И боюсь, что если они еще здесь, то наши войны и заботы им безразличны. Иначе я не могу объяснить все эти бессмысленные кровопролития.

Эмерелль улыбнулась князю.

— Неужели под маской старого сластолюбца скрыт философ?

— Философом я становлюсь, только если выпью лишний бокал вина или меня бросает девушка, которая на много веков младше меня.

«Что это, прилив меланхолии? — подумалось Эмерелль. — Или просто неприкрытая правда?» Она слишком давно не беседовала с Элеборном и не могла утверждать, что знает его.

Она снова подумала о Фирац. Как вернуть Олловейна, я сказать тебе не могу. Это были ее слова. Упрямое могу — можно ли его было заменить словом хочу? Можно ли толковать это так, будто она знала, как вернуть Олловейна, но не имела права говорить? И если да, то кто или что могло ей помешать? Она ведь оракул. Она обязана говорить правду.

И она не боялась смерти. Она знала, что к ней придут еще два посетителя. Она знала о ши-хандан. И Эмерелль чувствовала, что призрачное чудовище убило газалу незадолго до того, как стало тянуть свет из самой Эмерелль.

Так что же могло обладать достаточной силой, чтобы запечатать уста газале? Ни один оракул в Алъвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. Это крикнула Фирац ей вслед. Что это было, указание на силу, которая имела вес только в Альвенмарке, но не в иных местах?

— Так тихо, — вдруг произнес Элеборн.

Королева посмотрела на него.

— Я буду искать альвов. Думаю, ушли не все.

— Разумно ли это? Если кто-то еще здесь, то они не хотят, чтобы их обнаружили. Я знаю, что твоя сила велика, Эмерелль, и что ты очень упряма. Но это тебе не поможет, если они не желают участвовать в нашей жизни.

— А может быть, они только и ждут, чтобы их нашли.

— Так же как девушка — первого поцелуя поклонника, не осмеливаясь сделать это сама, как бы ей ни хотелось?

Эмерелль улыбнулась.

— Ты много выпил сегодня?

— О девушках я думаю и в то время, когда трезв, если ты это имеешь в виду.

— Учитывая, что ты происходишь из одной из самых благородных семей нашего народа, ты выглядишь удивительно неотесанным чурбаном, Элеборн.

— Я бы предпочел другую формулировку: у меня было достаточно времени для того, чтобы сбросить весь ненужный балласт за борт и найти себя.

«Если не направить разговор в нужное русло, вскоре он, пожалуй, станет рассказывать, каким невероятно хорошим любовником был», — подумала Эмерелль.

— А ты можешь дать мне небольшой парусник? Такой, чтобы можно было править вдвоем? Он должен быть довольно потрепанным и неприметным. Ни в коем случае не эльфийским.

— Я правлю под волнами. С чего ты взяла, что у меня есть парусник? Да еще и потрепанный? Лодки, которыми я располагаю, знавали и лучшие времена. Ты их не захочешь.

— Я взяла бы лодку, которая потерялась.

— Наверное, ты имеешь в виду, была украдена! — Он рассмеялся. — Не верится. Могущественная Эмерелль спрашивает, не украду ли я для нее потрепанную лодку!

— И как? Ты сделаешь это?

— Все имеет свою цену. Ты оставишь Фальраха в покое, пока он сам к тебе не придет. Долго ждать не придется. Он приходил к лагуне каждый день.

— Ты имеешь в виду, что я должна отдать его той маленькой танцорке?

— Нет, ты должна предоставить его самому себе. У него должна быть возможность делать то, что ему хочется.

— Я думала, она твоя возлюбленная…

— Что вовсе не означает, что она — моя собственность.

Эмерелль медленно сделала вдох, затем выдох. Говорить с Элеборном о морали было бессмысленно. Фальрах любил Эмерелль. Но королева знала и о том, каким эльф был прежде.

Двор морского князя словно создан для того, чтобы пробудить в Фальрахе все его былые дурные привычки. Раньше эльф был игроком и бабником. Этого Эмерелль не забудет никогда. Даже в те далекие дни, когда она любила его всем сердцем, всегда оставались сомнения в его верности. Странно. Любовь к нему она потеряла. А сомнения остались.

— Откуда ты знаешь, что это не Олловейн? Прочел в мыслях?

— Сначала я придерживался этикета. Но когда я в третий раз подряд проиграл ему в фальрах, то попытался сжульничать.

Я проник в его мысли глубже, чем это принято. Вообще-то я просто хотел посмотреть, какие ходы он собирается делать.

Но то, что я увидел, сказало мне, почему я не могу выиграть.

Я должен был догадаться. Я ведь раньше уже играл с ним. Этому негодяю удается создать ощущение, что ты едва не выиграл, а на самом деле он намного сильнее.

— Почему он тебе нравится?

— Когда-то давно мы были друзьями. Мы были похожи.

А потом он ушел с тобой. Я никогда не мог понять, почему он сделал это.

— Ты ведь тоже сражался с драконами.

Внезапно князь посерьезнел.