Объявив, что он намерен вернуть то, что «было потеряно зимой», Гитлер ткнул пальцем в карту. Курский плацдарм, которым русские овладели 8 февраля, через шесть дней после капитуляции сталинградской группировки немцев, и откуда они намеревались начать освобождение Украины, представлял собой заманчивый объект. Верховное командование вермахта дало этой операции кодовое наименование «Цитадель». В руках фельдмаршала Манштейна, нового командующего группой армий «Юг», было сосредоточено 37 танковых дивизий, 2 мотодивизии и 18 пехотных дивизий – с ними ему предстояло завладеть всей территорией между Орлом на севере и Белгородом на юге. Ставка в Москве очень обеспокоилась; когда в столице узнали о начале наступления гитлеровцев, газета «Красная звезда», отбросив идеологию, в основном играла на струнах патриотизма: «Наши отцы, наши деды и прадеды жертвовали собой для спасения России, своей родины. Наш народ никогда не забудет подвигов Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова и русских партизан Отечественной войны 1812 года. Мы горды тем, что в наших жилах течет кровь наших славных предков, и мы будем их достойны…» А Гитлер со своей стороны полагался на крупповскую броню. Своему окружению он предсказывал, что немецкий триумф «воспламенит воображение мира».

Это была величайшая танковая битва в истории. Три тысячи танков с каждой стороны мчались навстречу друг другу под аккомпанемент тяжелых орудий и «катюш». Вечером 5 июля, в первый день сражения, Совинформбюро сообщало, что, «по предварительным данным, нашими войсками на Орловско-Курском и Белгородском направлениях за день боев подбито и уничтожено 586 немецких танков…». «Ягдпанцеры» были разгромлены в первой же атаке. «Слоны» тоже были обречены. Крупп выпустил 90 этих орудий. Все они были отправлены в бой в первое же утро Курской битвы. Все были подбиты, а русские отпраздновали следующий рассвет, введя в бой потрясающие колоссы со 122-мм пушкой и инфракрасным прицелом. Мощный натиск Гитлера уже начинал захлебываться. В последующие дни на русском счету появилось, соответственно, 433 эссенских танка, затем 520, затем еще 304. «Тигры» горят!» – так начиналось одно из советских сообщений с фронта. Военнопленные описывали это как кровавую баню для немцев, как побоище, подобного которому никогда не видели. К 22 июля, когда сражение на Курской дуге закончилось, фюрер потерял 70 тысяч солдат убитыми и 2900 танков. Миф о непобедимости нацистских летних наступлений развеялся в прах. В своем приказе от 24 июля Сталин объявил о том, что «положен конец» германским завоеваниям. Перейдя в контрнаступление, Красная армия продвинулась вперед на 15–30 миль. Английский журналист Александр Верт, осмотревший недавнее поле боя, писал, что «район к северу от Белгорода и Харькова превратился в мрачную пустыню – даже все деревья и кусты были сметены артиллерийским огнем. Поле боя все еще было усеяно сотнями сгоревших немецких танков и разбитых самолетов, и даже за несколько километров отсюда в воздухе стоял смрад от тысяч трупов, едва присыпанных землей…». Операция «Цитадель» обернулась для немцев катастрофой. От Орла до Белгорода сожженная земля была усыпана обломками лучшей стали с заводов Альфрида.

* * *

Теперь Ставка приняла решение перейти в наступление, и Красная армия превратились в молот, дробящий оружие Круппа на наковальне степей. Карта в главном управлении после Сталинграда выглядела крайне неприятно. С тех пор как сдался Фридрих Паулюс, украинские заводы несколько раз переходили из рук в руки, в том числе два завода фирмы Круппа в Краматорске. Рабочие вообще не знали, свастика или красный флаг поднимется над их заводом на следующий день. Во время контратаки немцев в конце февраля Верт отмечал, что оставил Харьков «с дурным предчувствием». Он добавил: «Немцы вернулись не сразу, а через две недели, 15 марта. Первое, что сделали эсэсовцы, – перебили 200 раненых в госпитале и подожгли здание. Это была их месть за Сталинград».

Заводы им. Ильича и Азовский в эту кампанию были возвращены Альфриду. Ободренные этим, управляющие крупповских заводов в Харькове сообщили в Эссен: «Мы планируем добавить к существующему предприятию еще проволочный завод, гвоздильный завод и электродную фабрику. Некоторые машины для этих целей уже закуплены…» По просьбе Альфрида Мюллер составил подробный план предполагаемого расширения, отмечая: «Мне хотелось бы также просить вас… о передаче завода болтов в Брушковке». Но прежде чем производить новые капиталовложения, Крупп пожелал получить более точные сведения о положении на фронтах. Его украинские представители заверили его, что раз Краматорск все еще в руках вермахта, то «можно с уверенностью считать, что заводы и дальше останутся за нами».

И расширение было начато, исходя из предположения, что Манштейн овладеет Курском. Но поражение немцев на Курской дуге полностью изменило ситуацию. В августе генерал Конев отбил Харьков, а войска Рокоссовского углубились в Северную Украину. 10 сентября маршалы Малиновский и Толбухин, при поддержке морской пехоты, которая высадилась западнее Мариуполя, освободили этот город. В том же месяце советские части заняли Краматорск, а 25 октября стремительной атакой войска Малиновского овладели Днепропетровском. Отступающие немецкие пехотинцы становились все циничнее; они называли русскую кампанию «путешествием на Кавказ: туда и обратно». Были уничтожены такие знаменитые танковые дивизии СС, как «Лейбштандарте», «Рейх» и «Мертвая голова». Была сломана днепровская линия фюрера. Альфрид лишился всех своих русских заводов – впрочем, он лишился только стен и крыш. Л.П. Корниец научил его кое-чему по части быстрого свертывания производства. Оборудование спешно демонтировалось и было готово к вывозу по первому сигналу. Прежде чем войска Малиновского и Толбухина завершили наступление с суши и с Азовского моря, крупповцы полностью вывезли оборудование мариупольского электроплавильного завода в Силезию, в Бертаверк. Они сумели также перевезти гигантскую турбину, бесчисленное количество станков, 10 тысяч тонн сплавов и 8 тысяч тонн хромированной стали. Для эвакуации оборудования с предприятий Краматорска управляющие Круппа потребовали 280 товарных вагонов. Армия могла выделить им только 100, но и этого хватило, чтобы увезти сердце завода.

* * *

Германия уже безнадежно проигрывала войну. Однако в то время даже союзникам это было далеко не ясно, а тем, чьим единственным источником информации были геббельсовские газеты, геббельсовские фильмы и его же радиопередачи, конечная победа фюрера все еще представлялась неизбежной. Под властью нацистской Германии находилась территория, далеко превосходившая Священную Римскую империю в эпоху ее расцвета. К американской военной мощи нацисты относились с презрением, а коалиция коммунистической России и капиталистических демократий казалась им в любом случае обреченной на распад. После краха пишущий эти строки спросил Альфрида, почему тот принял наследие Круппа. Он ответил: «Я думаю, что сделал единственно возможное. Моему отцу было семьдесят три; он слишком устал. Я уверен, что он был счастлив снять с себя ответственность и быть подальше от линии фронта… Мне все это было легче, потому что у меня не было его дипломатического прошлого, которое, конечно, не годилось в условиях Германии того периода».

Нельзя отрицать, что возраст и немощь Густава, вместе с его дипломатическим опытом, меньше нужны были воюющей империи, чем молодость и инженерные способности его сына. Более того, своей неослабевающей поддержкой принципов Альфреда Круппа и действий Адольфа Гитлера Альфрид завоевал право требовать то, что полагалось ему по праву рождения. После почти сорокалетнего «междуцарствия» настало время принцу-консорту отойти в сторону: истинный Крупп был наконец готов действительно взять бразды правления в свои руки.