внебрачные связи были обычным делом и не воспринимались как общественное преступление, вовсе не означал, что у советской хипповой молодежи не имелось проблем, связанных с сексуальными отношениями, таких как, например, межгендерная власть и, безусловно, насилие. В основном — но не всегда — об этом мне рассказывали женщины-хиппи. Но даже те собеседницы, которые поведали мне свои непростые истории, почти всегда сперва произносили что-то одно из двух: или «Это было весело», или «Мы разделяли любовь и секс», тем самым демонстрируя забвение, которое поселилось и вытеснило их собственные более тяжелые воспоминания. Свободная любовь была для хипповых девушек необходимым, но довольно неоднозначным опытом. Так было, конечно, не только в Советском Союзе, но там это проявлялось довольно отчетливо из‐за того, что отсутствовали механизмы поддержки, возникшие на Западе в результате сексуальной революции. Хипповское понимание свободной любви как произвольного и ни к чему не обязывающего выбора сексуального партнера, по сути, отвечало мужским фантазиям, что подтверждают многочисленные ответы, которые я получила, опрашивая мужчин. Свободная любовь представляла предмет гордости для большинства из них, и их риторика мало чем отличалась от обычного мужского хвастовства на тему сексуальных побед. Иногда можно было заметить в них легкое беспокойство, проблески понимания того, что «свободная любовь» — вовсе не такая уж любовь. Комментируя фильм Гарика Сукачева, в котором Солнце изображен как безответственный, но романтичный мечтатель, Липницкий говорил о том, что его настоящее отношение к девушкам совсем иное: «Да, в фильме он показан таким романтиком, а он был такой настоящий брутальный самец, у него действительно были девушки, которые в него влюблялись и ходили за ним стайкой»[1118].

Этот его портрет подтверждается — и усложняется — тем, что хранится в личном архиве Солнца, в котором так много романтических писем девушкам со всего мира, а также несколько написанных им рассказов, в которых он размышляет о быстротечной природе значимых встреч, о страданиях по поводу романтических разочарований и о любовном восторге, который проникает в его юную душу. По некоторым письмам заметно, что Солнце, вероятно, был влюблен в саму идею любви, а не в кого-то конкретно, а от обманутых надежд страдали скорее его корреспондентки. Например, из одного письма мы узнаем, что Солнце присвоил деньги своей французской подруги, которую он потом немилосердно обманул: он пообещал ей приехать в Ленинград и не приехал, хотя и говорил, что использует эти деньги, чтобы купить билет на поезд. (В отношениях между советскими молодыми людьми и западными девушками было много нюансов, поскольку последние имели преимущество в экономическом и социальном плане, а первые жили в мире, в котором от мужчин по-прежнему ожидалось превосходство по обоим пунктам.) В архиве также хранится переписка с американской хиппи Марго Вардан: Солнце случайно познакомился с ней летом 1969 года, а спустя полгода признался в страстной любви. Еще тут много фотографий симпатичных девушек с нежными подписями на обороте. Также есть письма, в которых ему напоминают о его любовных клятвах, — эти письма явно остались без ответа[1119]. Солнце предстает одновременно безнадежным романтиком, увлеченным идеей всепоглощающей любви, и парнем, участвующим в мужском дискурсе (и обычае) «секс — это развлечение, завоевание и подтверждение маскулинности». Один и тот же человек писал и романтичные, печальные любовные истории, и письма своим приятелям с просьбой привести ему в больницу (в которой он лечился от сифилиса) девчонок, потому что он очень «wants to fuck» (так и написано, по-английски)[1120]. Нелишним будет напомнить, что несколько лет спустя Солнце чуть не погиб из‐за своего понимания концепции «свободной любви», когда его пырнул ножом более молодой хиппи по прозвищу Боксер, чью девушку Юра увел ради обычной интрижки. Не исключено, что Боксер вполне мог быть серьезно в нее влюблен и потрясен подобным коварством, но в первую очередь он был взбешен демонстрацией силы, которой сопровождалось соблазнение его возлюбленной Солнцем. Женщины в этой компании дарили удовольствие. Но они также были пешками в мужской игре за место в иерархии.

Так или иначе, секс, который практиковали хиппи, раскрепощал как советских девушек, так и советских молодых людей. Липницкий, который был более наблюдательным, чем многие иные мои собеседники, говорил, что «феминистический момент, может быть, заключался в том, что женщины в нашей компании вели себя совершенно свободно, а не так, как им приходилось вести себя в Советском Союзе в целом. Они освобождались от всех табу. Они одевались не так как все, и они могли спать с одним из нас»[1121]. Конечно, Липницкий использует мужской стереотип «выбор ради удовольствия», но его заявление о том, что хипповство освободило женщин от неуверенности, заложенной в них советским воспитанием, подтверждается многими свидетельствами. Одна довольно известная хиппи 1980‐х (пожелавшая остаться неизвестной) рассказала мне о том, что хипповская жизнь и чтение романов Генри Миллера превратили ее из застенчивой, скромной девочки с кучей комплексов в одного из главных поборников свободной любви[1122]. Хотя она помещает себя и свой сексуальный выбор в те самые мужские рамки (в шутку называя себя male chauvinist, прекрасно понимая, что «в некотором смысле как бы пыталась отомстить себе за свой подростковый целибат» — что, «кстати, очень нравится мальчикам»), однако подобная самоинтерпретация сексуальной траектории тем не менее является духовным и интеллектуальным ростом[1123]. Наташа Конфета тоже говорила, что хипповские «девушки были менее закомплексованы, чем другие»[1124].

Однако не всегда сексуальный опыт только расширял возможности женщин и дарил им уверенность в себе. Прежде всего, всегда существовала опасность забеременеть, и ответственность за это практически целиком ложилась на женщину. В Советском Союзе противозачаточные таблетки были большой редкостью, а презервативы считались ненадежными, и их было трудно достать. Поэтому основными средствами контрацепции были прерванный половой акт и аборт. Офелия якобы только в течение одного года сделала три аборта от своего мужа Игоря Дудинского. Саша Пеннанен считал, что у его жены Светы была пара десятков абортов. Баски вспоминал, что его опыт свободной любви почти всегда сопровождался мантрой девушек «Только не в меня»[1125]. Более того, практика свободной любви создавала собственные догмы и вызовы: ожидалось, что герла непременно должна превратиться из зажатой советской девчонки в сексуально раскрепощенную хипповскую женщину, в противном случае она перестает быть хиппи. Рассказ провинциальной девушки-хиппи, попавшей в Ленинград, сильно отличается от жизнерадостных историй большинства хиппи обоих полов. Она влюбилась в эстонского юношу, чей экзотический акцент показался ей невероятно привлекательным. Оба они очутились в довольно раскрепощающей обстановке хипповского флэта в Ленинграде:

Как начинали — я