объявленной V Всеукраинским съездом Советов, на Украине с повинной явилось более 10 тыс. человек, в Воронежской губернии сдалось 4 тыс., в Тамбовской губернии в июле 1921 г. – около 13 тыс. дезертиров и 5586 бандитов.

Общая амнистия способствовала на Юго-Востоке отказу многих из них от вооруженной борьбы с властью: сдались Екатеринодарский полк белых есаула Самуся, остатки пластунского батальона во главе с есаулом Поница и остатки Запорожского полка во главе с есаулом Дарбой и остатки штаба Кубанской повстанческой белой армии, банды Фомина[904]. К осени 1921 г. в Поволжье вместо отрядов конницы до 500 и более сабель остались лишь мелкие уголовные шайки, насчитывавшие по 5—10 бандитов[905].

По амнистиям тысячи людей вернулись из тюрем и лагерей к мирному труду. Их количество было бы значительно больше, если бы амнистии не носили ограниченный характер. Так, 3 ноября 1921 г. в честь четырехлетней годовщины Октябрьской революции Президиум ВЦИК объявил полную амнистию всем рядовым участникам военных организаций Колчака, Деникина, Врангеля, Савинкова, Петлюры, Булак-Балаховича, Пермыкина и Юденича в качестве рядовых солдат, «путем обмана или насильно втянутых в борьбу против советской власти». Им была предоставлена возможность вернуться в Россию на общих основаниях с возвращающимися на родину военнопленными. НКИД, НКВД и ВЧК были обязаны «немедленно принять все необходимые меры к обеспечению за ними прав, даруемых им настоящим постановлением»[906].

Положительную роль сыграли и частные амнистии видным представителям антисоветского движения. Например, осенью 1921 г. в порядке частной амнистии с группой генералов и офицеров вернулся на родину Я.А. Слащев, а в начале января 1924 г. ВУЦИК объявил об амнистии одного из петлюровских атаманов Ю. Тютюника[907].

Якова Александровича Слащева, полковника времен Первой мировой войны, произвели в генералы уже в годы Гражданской. Он был ранен много раз (лишь при защите Крыма тремя пулями, выпущенными из «максима» красным пулеметчиком). Это был человек абсолютной, величайшей храбрости, талантливый тактик и стратег. Имя его было на устах и у красных, и у белых. Этот Слащев, подписавший не менее ста смертных приговоров, которые приводились в исполнение немедленно. Обычно приговоренных вешали, причем к столбу прибивалась «черная доска», на которой указывались фамилия, положение казненного и характер преступления, а также предписание – сколько трупу висеть… Казнил даже за украденного у крестьянина гуся. Слащев в Симферополе в игорном доме лично задержал трех офицеров, ограбивших ювелира-еврея, и приказал их немедленно повесить. Среди жертв Слащева был даже полковник, которому покровительствовал сам Врангель. Принцип Слащева звучал: «Погоны позорить нельзя». Между генералом и Врангелем были натянутые отношения. Оказавшись за границей, Слащев понял, что красные являются той силой, которая стремится возродить великую державу, как бы она ни называлась. О настроениях Слащева и его приближенных узнали в ВЧК и сделали всё, чтобы помочь ему возвратиться на Родину.

Приезд знаменитого белого генерала Слащева, послужившего прообразом Хлудова в пьесе М. Булгакова «Бег», явился полной неожиданностью даже для симферопольских чекистов. Отправив свою жену и дочь в Италию, поздней осенью 1921 г. на итальянском пароходе «Жан» Слащев, генерал-майор Мильковский, полковники Гельбих, Мезерницкий, Нина Нечволодова, князь Трубецкой и еще несколько офицеров прибыли в Севастополь. Дзержинский даже прервал отпуск для встречи «возвращенцев».

Поведение Слащева перед чекистами произвело неприятное впечатление. Он стоял навытяжку перед допрашивавшим его чекистом и отвечал характерными для него фразами: «Слушаюсь», «Надеюсь заслужить», «Постараюсь оправдать доверие» и другое[908].

Из Севастополя генерал вместе с Дзержинским выехал в Москву. И не один, а с генерал-майором Мильковским и полковником Гельбихом. Предварительно Слащёв разослал в газеты письмо: «Внутри России революция закончена… Если меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня зовут защищать честь России, и я еду выполнять свой долг, считая, что все русские, военные в особенности, должны быть в настоящий момент в России»[909].

Дзержинский не только спас Слащева, но и устроил его судьбу.

Приезд Слащева нанес сильный удар по антисоветски настроенному населению, врангелевскому (и особенно кутеповскому) офицерству. Учитывая, что Слащев – одна из самых ярких фигур в военном деле, председатель ВЧК считал, что он мог бы преподавать в военной академии Красной армии. Троцкий поддержал эти доводы Дзержинского. Комиссия в составе Каменева, Сталина и Ворошилова вопрос решила положительно.

После прибытия в Москву Слащев получил назначение преподавателем тактики на Высших курсах красных командиров (будущие курсы «Выстрел»). В 1929 г. Слащева на его квартире застрелил некто Лазарь Коленберг, который брал индивидуальные уроки у бывшего генерала на дому. На суде Коленберг объяснил, что мстил за своего брата, казненного по приговору Слащева в 1920 г. Суд оправдал убийцу[910].

Следовательно, принимаемые меры по ослаблению и ликвидации повстанческого движения и бандитизма, как то: амнистии, недели явки, добровольной сдачи оружия и др., давали положительные результаты. К этим операциям органы безопасности перешли в большей мере с 1922 г., потому что время и опыт показали, что только репрессивными мерами, рассчитанными прежде всего на уничтожение противника и запугивание населения, невозможно было подавить повстанческое движение и бандитизм. Поэтому парткомы РКП(б) и местные советы их проводили в сочетании с другими, более «мягкими» мерами, каковыми были: продуманная агитационно-пропагандистская работа партийных и советских органов при активном участии чекистов, создание благоприятных условий для «разоружения» банд и повстанцев (недели явки, амнистии) и другое.

В 1922—1923 гг. органы и войска ВЧК – ГПУ продолжали ликвидацию повстанческого движения и бандитизма, все более уделяя внимание «мягким методам» борьбы. 27 декабря 1923 г. Дзержинский поручил Менжинскому составить для представления в ЦК РКП(б) доклад «о положении с бандитизмом, нападениями на поезда, разборкой путей, уголовщиной, которые терроризируют население. Указать на полную беспомощность уголовного розыска, особенно в деревне, которая часто попадает в полный плен к хулиганам. Указать на формализм и либерализм наших судебных и прокурорских органов. Необходимо дать ОГПУ полномочия по борьбе с хулиганством и дать директиву обратить внимание на деревню. Надо присоединить заявление Чичерина или заручиться от него специальным освещением с международной точки зрения усилившегося бандитизма. Надо упомянуть о благодарности крестьян Мартынову и нашему ТО ГПУ станции Шульгино – Лаптево. Вопрос срочный. Евдокимов тоже привез богатый материал. У Балицкого тоже должен быть»[911].

На Северном Кавказе продолжалась постепенная ликвидация банд. 18 марта 1922 г. краевое военное совещание обсудило вопрос о положении в Чечне. Докладчик К.Е. Ворошилова говорил о том, что в связи с возможным десантом белогвардейцев положение может значительно ухудшиться, и «угроза вся налицо, особенно при