решительность Вити спасли нас от дальнейших отсрочек. Ему пришлось с Горошко весь день гнаться на автомобиле за ‹…› по Москве. Дозваться, дозвониться его было невозможно. Не остановило Витю и то, когда прислуга его заявила, что ‹…› в театре. Витя немедленно отправился в указанный театр и у рампы очутился рядом с ‹…›. Он, вероятно, говорил с ним достаточно убедительно, потому что на другой день, в последний час, когда все банки уже запирались по случаю наступления праздников, ‹…› до копейки рассчитался по закладной. Витя успел телеграфно перевести всю сумму в Петербург, а на другое утро был с нами дома, радостный, счастливый, успокоивший теперь окончательно всю нашу семью, потому что только теперь мы могли считать эти деньги своими. До сих пор мы лишь погашали наши долги и обязательства. По старой привычке, я вела самую подробную запись всех производимых расходов. Судя по существующим до сих пор отчетам и приходо-расходным книгам, в приходе у нас, кроме семисот шестидесяти тысяч от князя Голицына, стояло еще шестьдесят пять тысяч от Рапопорта за лес, итого восемьсот двадцать пять тысяч, не считая доходов имения, которые шли на повинности и ведение хозяйства.

Округляя цифры, расход этой суммы выражался в следующих цифрах (тыс.):

Возврат стоимости Сарн (343) банк и 172 (наличными) 515

Пошлина купчих и закладных, нотариальных и пр. 33

Процент на семейный капитал и процент банку, по векселям, закладным и частным долгам 42

Кулицкий с отступным и расходами его 46

Куртажи, комиссионные и наградные 72

Планы, землемерам; поездки и почтово-телеграфные 5

Оборудование дома, инвентарь 4,5

Урожай, купленный у Дерюжинского 2,5

Заработок Шолковского на 54 тысячи, считая по 55,09 коп. на вложенный рубль 30

Заработок семейного капитала 75

825 тысяч

Мы получили семьдесят пять тысяч заработка на вложенный капитал в сто пятьдесят шесть тысяч, что равняется лишь сорока восьми копейкам на вложенный рубль, и мы получили семьдесят пять тысяч вместо восьмидесяти шести тысяч, потому что фактически их и не было. Слишком были велики все расходы, весь масштаб дела с самого начала. Возможно, что при более скупом отношении, например, к куртажникам и комиссионерам, расходы были бы менее, но Шолковский, наградив нас при запродажной нотариальными обязательствами его куртажникам, далее уже вовсе не вмешивался в наши распоряжения, которые и могли бы быть экономнее. Поэтому, когда Шолковский приехал в Губаревку и своими претензиями на половину заработка так взволновал Витю, мы с Лелей решили накинуть ему пять тысяч не из уступчивости, а по справедливому расчету.

Надо сознаться, что мы не могли не ценить деликатности Шолковского. В нашем положении в Сарнах, правда, вполне заслуженном, мы пользовались такими преимуществами, которыми Шолковский не пользовался. Он мог бы привезти в Сарны свою семью, своих гостей. Словом, всячески проявлять свою личность владельца, хотя бы и четвертой части имения. Мы жили в Сарнах, как единоличные хозяева, пользуясь всем, как своим. Трудно было бы учесть при разделе мелочные, но, в конце концов, несомненно значительные расходы нашей жизни в Сарнах, которые хотя и проводились в экономической книге, но не высчитывались с нас. Мы, конечно, тратили и проценты с нашего личного капитала, но их было бы недостаточно. Кроме этого постоянными оборотами суммами из Сарн нам удалось совершенно затушить убытки Щавров, например, вовремя погасить Московский банк выкупных, хотя выкуп получился гораздо позже и т. д.

Ну, словом, мы с Лелей, обсудив и взвесив дело со всех сторон, решили тогда же в Губаревке пойти с Шолковским в известный компромисс и выдать ему обязательство на тридцать тысяч заработка сверх возвращенного капитала в пятьдесят четыре тысячи и восемь процентов, на него – четыре, т. е. всего восемьдесят восемь тысяч. Тогда на этом мы и кончили все расчеты с Шолковским, а позже мы слышали, что он очень доволен, потому что очень хорошо заработал на Сарнах. Но, чтобы не волновать Витю, который успел наговорить Шолковскому довольно много неприятного во время губаревской стычки, и ложка дегтя окончательно бы испортила ту кадку меда, которой Шолковскому являлась сарновская операция, сознаюсь, мы с Лелей решили не говорить Вите о нашей уступке. Могу сказать смело, что то был единственный мой секрет от мужа, секрет, который он узнал, вероятно, на том свете.

Больше с Шолковским мы не встречались, кроме одного раза, когда он заехал к нам в Петербурге по поводу фальшивых векселей, которые стали ходить в Минске за нашей якобы подписью. «Им так верят, – пояснил нам случайный комиссионер, – что векселя эти ходят на правах ассигнаций». Но появление таких ассигнаций совсем нас не устраивало, хотя наши имена на них вписывались даже почерком нисколько наш не напоминавший, в чем быстро разобрался Северный банк. Дело уладилось, и векселя перестали появляться. Витя опять волновался, но Шолковского не видел тогда, я же просто была рада с ним свидеться и не думала, что это, вероятно, был последний раз!

Заканчивая расчет с Сарнами, я не могу здесь не привести и расчета с Щаврами. Тесно связанные друг с другом, как бы переливаясь одно в другое, Сарны явились нам якорем спасения и дали нам возможность вытерпеть и дотерпеть развязку с Щаврами. Последняя, благодаря выкупным, длилась еще в течение пяти лет.

После того, что по купчим 1910 и 1912 годов нами были проданы центр в Щаврах, фольварки и хутора, да еще восемьдесят десятин спорной земли мнимых староверов, всего тысяча шестьсот восемьдесят четыре десятины на сумму в сто восемьдесят тысяч, у нас осталась еще земля: пятьсот две десятины выкупных и сорок шесть десятин в безнадежном захвате у крестьян деревни Сикеринки.

Только в июне 1913 года мы наконец получили первый выкуп, а именно, за триста пятнадцать десятин Волковыйцев. Тогда от фактически купленных нами двух тысяч ста семидесяти пяти десятин за вычетом (двадцать две десятины плюс триста пятнадцать и тысяча шестьсот восемьдесят четыре десятины) оставалось еще сто пятьдесят три десятины. Эти сто пятьдесят три десятины уже были без долга, потому что при заключении купчей на центр в Щаврах мы должны были перевести на Кулицкого тридцать тысяч и погасить наличными одиннадцать тысяч за выкупных. Такая операция была возможна, конечно, только благодаря Сарнам. Мы рассчитались с Московским банком, то есть с его долгом в девяносто восемь тысяч начисто. Прав был князь Щербатов, выступив нашим защитником. Но теперь нам приходилось заканчивать счеты с сенненской управой и могилевской казенной палатой по вопросу о повинностях, которые