в котором же часу он вернулся?

– Как всегда, около двух часов ночи.

– А сегодня он уехал?

– Ну да, минут сорок назад, в сторону Шантийи.

– И ты, наверно, помчался за ним следом?

– Да, барон посадил меня в свой автомобиль, мы догнали этого субъекта – Вермиссона – и, невзирая на его протесты, заставили повернуть назад.

– Ага, стало быть, он ни в чем не признался? – спросил Барнетт.

– Частично. Он попросил: «Не говорите ничего моей жене… Ох, лишь бы она не узнала!»

– Ну а церковные сокровища?

– В его кабриолете мы ничего не нашли.

– Однако доказательства неопровержимы?

– Совершенно неопровержимы. Отпечатки его обуви совпадают с теми, что мы обнаружили на кладбище. Да вот и господин кюре утверждает, что встретил этого самого человека в конце дня на кладбище. Словом, никаких сомнений быть не может.

– Но в таком случае, чего тебе не хватает? И зачем ты выдернул меня из дому?

– Ну… это уж тебе сам кюре расскажет, – мрачно ответил Бешу. – Мы с ним разошлись во мнениях по второстепенным вопросам.

– Это вы их называете второстепенными, – возразил аббат Дессоль, чей платок промок насквозь, хоть выжимай.

– Так в чем же дело, святой отец? – спросил Барнетт.

– Видите ли… – несмело начал аббат Дессоль. – Это касается…

– Касается – чего?

– Касается золотых зубов. У господина Вермиссона их два. Только…

– Только – что?

– Они у него справа… а те, что я заметил у вора, были слева.

Джим Барнетт не смог сохранить серьезность: его внезапно разобрал смех.

Однако заметив скорбный взгляд аббата Дессоля, он сдержался и воскликнул:

– Значит, справа? Какой ужас! Вы уверены, что не ошибаетесь?

– Нет, не ошибаюсь, Господь свидетель!

– Однако… вы ведь как будто где-то встретились с этим субъектом?

– Да, на кладбище. И это был именно тот человек. Но, с другой стороны, он никак не мог им быть, раз эти зубы находились слева, а его – справа.

– Может, он менял их местами? – предположил Барнетт, от души расхохотавшись. – Бешу, ну-ка веди сюда этого субъекта.

Пару минут спустя в комнату вошел жалкий сутулый человек с унылой физиономией и висячими усами – это и был Вермиссон. Его конвоировал барон де Гравьер, осанистый широкоплечий господин с револьвером, зажатым в кулаке. Вермиссон, выглядевший совершенно потерянным, еще с порога начал причитать:

– В чем дело? Я ничего не понимаю! Какие-то украденные вещи, взломанный замок… Что все это значит?

– Чем распускать нюни, лучше уж сознавайтесь! – приказал Бешу.

– Да я готов признаться в чем угодно, только не сообщайте ничего моей жене. Ох, только не это! Я должен вернуться к ней на следующей неделе, у нас дом близ Арраса. Мне нужно быть там к сроку, и чтобы она ничего не узнала.

От страха и волнения рот у бедняги перекосился, и в щели блеснули золотые коронки. Джим Барнетт подошел ближе, сунул ему два пальца в рот и заключил со всей серьезностью:

– Они сидят прочно. И притом сидят справа. Тогда как господин кюре видел у вора золотые зубы слева.

Инспектор Бешу пришел в ярость:

– Это не меняет дела!.. Главное, мы изловили грабителя. Сколько лет он ездит в эту деревню и, видать, хорошо подготовился к своему преступлению! Это он, он! Святой отец просто ошибся!

Аббат Дессоль торжественно воздел руки и объявил:

– Именем Господа клянусь, что золотые зубы были слева!

– Справа!

– Нет, слева!

– Погодите, не спорьте, – сказал Барнетт, отведя обоих в сторонку. – Господин кюре, чего вы хотите?

– Объяснения, которое убедит меня, что я не ошибся.

– А если вы его не получите?

– В таком случае я обращусь к правосудию, как и обязан был сделать с самого начала. Если этот человек невиновен, мы не имеем права его задерживать. Так вот, я повторяю: у моего злодея золотые зубы были слева!

– Нет, справа! – заорал Бешу.

– Нет, слева! – упрямо повторил аббат.

– Ни справа, ни слева, – объявил Барнетт, которого ужасно позабавила эта сценка. – Господин аббат, я представлю вам виновника завтра, здесь же, в девять часов утра, и он сам укажет вам, где находятся похищенные реликвии. Ночь вы проведете вот в этом кресле, а барон – вон в том; вы же, господин Вермиссон, будете сидеть между ними, связанный. Бешу, ты разбудишь меня в восемь часов сорок пять минут. На завтрак, как всегда, яйца всмятку, тосты и какао.

Во второй половине дня Джима Барнетта видели буквально повсюду. Его видели, когда он осматривал одну за другой могилы на кладбище и когда он заходил в спальню кюре. Его видели на почте, откуда он кому-то телефонировал. Его видели в гостинице Ипполита, где он ужинал в обществе хозяина. Его видели на дороге и в полях.

Вернулся он только к двум часам ночи. Барон и инспектор, сидя по обе стороны человека с золотыми зубами, храпели, один громче другого, словно соревнуясь. Увидев Барнетта, Вермиссон снова простонал:

– Только не сообщайте жене!

Джим Барнетт улегся на пол и тотчас заснул как убитый.

В восемь сорок пять Бешу разбудил его. Завтрак был уже готов. Барнетт проглотил четыре тоста, съел яйца и запил все это чашкой какао, после чего усадил перед собой слушателей и объявил:

– Господин аббат, я сдержал свое обещание к назначенному часу. А тебе, Бешу, я сейчас докажу, что все твои избитые профессиональные приемчики – отпечатки, окурки и прочие дешевые трюки – ровно ничего не стоят по сравнению со свежими уликами, полученными благодаря острому уму, опирающемуся на толику интуиции и опыта. Начнем с господина Вермиссона.

– Я готов к любым поношениям, лишь бы вы не извещали мою жену, – пролепетал последний, судя по виду, вконец измученный бессонной ночью и страхом.

И Джим Барнетт начал:

– Восемнадцать лет назад Александр Вермиссон, который уже тогда разъезжал по стране в качестве коммивояжера фабрики швейных машин, встретился здесь, в Ванее, с местной швеей – мадемуазель Анжеликой. Между ними вспыхнула внезапная и взаимная любовь. Господин Вермиссон испросил несколько недель отпуска, чтобы насладиться близостью с мадемуазель Анжеликой, которая обожала его, холила и лелеяла, осчастливила, но… два года спустя умерла. Хотя Вермиссон так и не утешился, через некоторое время он поддался чарам другой девицы – мадемуазель Онорины – и женился на ней. Но память о мадемуазель Анжелике по-прежнему жила в его сердце, тем более что Онорина – женщина ревнивая, вздорная и недобрая – упорно донимала его, попрекая этой связью, все подробности которой ей случайно довелось узнать. Вот чем объясняется трогательное и таинственное паломничество в Ваней, которое совершал этот человек. Александр Вермиссон, вы согласны со мной?