Шкип окинул комнату взглядом, всматриваясь в плитку пола, в стены, в затянутые паутиной вентиляционные отверстия в карнизах, ища разгадку – что же сулят грядущие дни?

Всё, что находилось у него перед глазами, внезапно и необъяснимо было перекрыто одним-единственным никак не относящимся к делу воспоминанием о моменте, который он пережил много лет назад, когда ехал с однокурсниками из Луисвиля в Блумингтон после гулянки на выходных: в руках баранка, на часах три ночи, янтарные лучи фар на пятьдесят ярдов разрезают лежащую впереди безмолвную тьму. Дует обогреватель, в закрытом салоне стоит густой, пьянящий запах молодости. Его друзья уже спят, а он ведёт машину, по радио звучит музыка, а весь мир окутывает усыпанным звёздами покрывалом бескрайняя американская ночь.

* * *

Утром семнадцатого марта, за день до дня рождения тёти Зянг, капитан ВВС Республики Вьетнам Нгуен Минь сидел с миской лапши за одним из множества столиков под навесом на большом автовокзале в сайгонском районе Тёлон. Он был голоден. Лапша была вкусна. Он подхватывал её палочками, засовывал в рот и втягивал вниз по пищеводу, после каждого глотка утирая подбородок белым носовым платком.

От вида дымящихся горшков с рисом и креветками, ото всех этих автобусов, всего этого бензинового чада и воя клаксонов голова шла кругом… Возможно, его чувствительность обострилась – хотя и самую малость – потому, что он не любил возвращаться домой.

Два унтер-офицера США строили вьетнамских пехотинцев, патрулирующих автовокзал Тёлон. Со времени наступления коммунистов в мае прошлого года, начавшегося всего через пять месяцев после большого Тетского удара, количество патрулей увеличили вдвое. Оба сержанта отошли в сторонку вместе с командиром патруля и сели прямо на землю, чтобы побеседовать. Соотечественники Миня сидели на корточках, не отрывая пяток от земли и обхватив руками колени.

Сейчас со смерти полковника прошло уже больше месяца. За весь прошлый год он видел его от силы несколько раз, однако полковник оставался для него более чем реальной фигурой. Без фигуры полковника, маячащей между его взором и этими американцами, они предстали перед ним как есть: праздными, растерянными, простодушными, бестолковыми – чудовищными младенцами с заряженным оружием в руках. Сама мысль о том, что эти люди в принципе могут сражаться на чьей-либо стороне, была предельно дурацкой.

В автобусе он выбрал место у окна, немного приоткрыл стекло и застегнул ворот рубашки. Машина выехала из города по трассе № 7 – хорошей дороге, построенной американцами; мимо проносились повозки, запряжённые ослами, велорикши, трёхколёсные фургончики; рисовые чеки, по которым, прочерчивая в грязи борозды однолезвийными плугами, неспешно брели буйволы, а из зелени уже засаженных участков торчали головы серых и белых цапель; женщины, торгующие бензином в стеклянных банках; каменные печи, в которых дымился, обращаясь в угли, сухой хворост, – у таких же точно печей прямо сейчас, вероятно, хлопотали его тётушки и двоюродные сёстры, готовя праздничное угощение ко дню рождения тёти Зянг. Дядя Хао хотел, чтобы он уладил там вопрос о владении и аренде дома – вопрос, который многие годы лежал задвинутым в долгий ящик, но вот теперь дяде вдруг взбрело в голову во что бы то ни стало с ним разобраться. А ещё он должен был поговорить с этим человеком по фамилии Чунг и послать его в Сайгон.

И зачем было ехать на автобусе? Дядя ведь до сих пор имел в пользовании чёрный американский «шевроле», так что они могли бы вместе отправиться на автомобиле… Да потому, что дядя Хао был трусом и боялся, что дядя Хюи сожрёт его с потрохами. Во время последней поездки Хао как мог избегал встречи с шурином. Высадил этого своего Чунга, поселил его в комнате над какой-то закусочной, и вот уже месяц Чунг томился там среди чужих людей, если только ещё не сбежал.

Минь сошёл на обочину, купил булочку и чашку чая в лавке – хозяйка вспомнила его, расспросила, как поживает его родня, и сказала, что речные трамвайчики в эти дни снова ходят, но не в таком большом числе. Деревня находилась в трёх километрах вниз по течению мутно-бурой реки. Он двинулся пешком. После города запахи ощущались совсем иначе. Вонь стоячей воды, чад от горящих груд валежника и мусора, даже, кажется, смрад куриного помёта навевали чувство чего-то легендарного. Всё это уносило… но куда? Сюда же. Но не в настоящее. Здесь удил он когда-то рыбу, развалившись на широкой буйволиной спине, а брат Тху в это время, сидя рядом, запускал воздушного змея, трепыхавшегося на ветру где-то в вышине… Уже тогда их лески тянулись в противоположные стороны – точно так же разошлись потом и жизненные пути. Один пошёл в старшую школу, а затем – в лётчики, другой – в монахи.

Движение на реке было вялым. Проплыл мимо ялик, которым управляла, держась на мелководье, старуха со сморщенным по-старушечьи лицом – каждый новый толчок шеста грозил вышибить из неё дух.

Минь шёл под серым небом, а к горлу саднящим комком подкатывало горе. Он вступил в банановую рощу, сорвал три фрукта, съел и швырнул кожуру в воду – точно так же, как они с Тху, бывало, делали в иные, лучшие годы, в ином, лучшем мире.

В который уже раз Минь представил себе, как брат сгорает заживо – тело Тху объято огнём, охвачено снаружи ужасающей болью, которая затекает внутрь через ноздри. А через миг – вот как обезьяна на мгновение держится руками за две ветви, после чего отпускает первую и цепляется за вторую – через миг у него уже нет тела, весь он от головы до пять превратился в огонь…

Лапвунг был не просто деревней. В нём имелись обширная пристань, рынок, несколько магазинов – всё то же самое, всё, как он и запомнил.

Чунг Тхана застал он обедающим за единственным столиком в закусочной. Напротив от гостя сидела хозяйская дочь, сама без еды, и смотрела на него пустым взглядом.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– С вашей комнатой всё в порядке?

– Заходите да посмотрите.

Они вышли и поднялись по боковой лестнице. На площадке с видом на задний двор Чунг сказал:

– В комнате тесно. Давайте поговорим здесь.

– Хорошо.

– Мне не стоит больше здесь оставаться. По всей округе орудуют вьетконговцы. К настоящему времени партработникам, должно быть, уже сообщили о некоем одиноком мужчине, который проводит тут какое-то маловразумительное агрономическое исследование.

– Вас хочет видеть Хао.

– Он здесь?

– В Сайгоне. Он вас встретит там завтра.

– Я поеду с вами?

– Нет. Завтра утром выходите к шоссе и