– Да, тут надобно быть не просто смелым, – сделала было свое замечание Екатерина, но Потемкин увлеченно продолжил:

– А через три дня мы с генералом Голицыным брали Каменец! То-то был денек!

– Да, в сей день я заказала молебен по случаю оной победы, но вскоре, к вящему моему сожалению, Голицын отступил.

– Знаю, вы, прогневавшись, отозвали его из армии. Отступил он тогда, иначе нельзя было, государыня-матушка, ибо полегли бы без толку наши солдатушки.

– Да, Голицын храбрый генерал: собрал свои силы и сумел перейти Днестр. Но что мы все о нем! Лучше поведаете о своих ратных подвигах, господин генерал-майор.

– Какие уж тут подвиги! Обычные сражения, которые имели место весь июнь, июль и август, – скромно откликнулся Потемкин.

– Да, за тот период получила я от генерала Голицына репорт, что кавалерия генерал-майора Потемкина участвовала в военных действиях почти каждый день, и везде отличался он необычайной отвагой и искусством со своими кавалеристами. Не вы ли, генерал-майор, героически сражались в Прашковской битве, помогли разбить Молдаванчи-пашу? Как не ценить такового храбреца, – сказала она, окидывая Потемкина милостивым взором.

Потемкин ничего не сказал в ответ. Молчал и смотрел ей в глаза. Императрица, смутившись, отвела взгляд.

– Вы знаете, господин генерал-майор, мне было крайне приятно читать такие отзывы вашего командира. Вы ведь ведаете, что теперь Голицын фельдмаршал, награжден шпагой с алмазами?

– Теперь его место занял генерал Петр Иванович Панин.

– А как вам главнокомандующий первой армией?

– Уважаю его! Требовательный, одаренный генерал. У него железная солдатская дисциплина, а солдаты с чистым сердцем почитают его. С ним, начиная с января сего года, и случились наши настоящие победы. И кто теперь не уважает героя войны Петра Румянцева? Весь мир в восторге от него!

– Как и от графа Алексея Орлова, – добавила императрица.

Потемкин согласно кивнул, но восторгов выражать не стал. Императрица же с воодушевлением продолжала:

– И Кагул, и Ларга, и Чесма останутся в памяти русских на века.

Разговор пошел о подробностях военных действий на суше и на море, во время коего Потемкин иногда вскакивал, жестикулировал, имитировал голоса командующих, солдат, турок. Императрица ни на минуту не отрывала своих глаз от него. Подвижное лицо Потемкина менялось так, что хотелось ничего не упустить. Екатерина улыбалась, смеялась до слез, сопереживала – и оба они не заметили, как пролетел не один час.

С самой первой минуты аудиенции Потемкин сдерживал себя, дабы не наделать глупостей. Возможно, Екатерина не понимала степень своей женственности, насколько сильная от нее исходила необычная сила притяжения, которая обволакивала и настолько обезоруживала противоположный пол, что тот терял голову и способность связно думать. Близость императрицы, ее открытое расположение к нему сводили Григория Потемкина с ума. Он прикладывал немало усилий, дабы паки не броситься ей в ноги и не просить ее благорасположения и любви.

Во все время разговора Потемкин физически не мог отвести от нее глаз. Он разговаривал с ней, отвечал на ее вопросы, сам задавал их, сопереживал всем ее малейшим переживаниям, но в голове держалась одна мысль – как же она хороша, как желанна и как бы он сию минуту обнял бы ее и не выпускал из своих рук, по крайней мере, сутки. Напряжение его было к концу разговора на пределе. Он видел, что и ей в оном отношении нелегко: она несколько раз бросала на него вопросительный взгляд, который немедленно отводила. Когда она говорила, и он смотрел ей в уста, на движение ярких губ, ему казалось, будто слаще их нет на всем свете. Приложиться к ним было для него единое неодолимое страстное желание. Был момент, когда они оба замолчали, токмо смотрели друг на друга, и он уже готов был сорваться со своего места, но Екатерина опустила глаза и продолжила разговор.

Прервал их аудиенцию статс-секретарь, напомнив о следующей аудиенции и выведя сим их обоих из какого-то тумана.

Прощаясь, Потемкин склонился над протянутой рукой. Поцелуй его обжег руку Екатерины. Она вздрогнула. Потемкин, посмотрев ей в глаза, поцеловал ее еще раз и, круто развернувшись, тяжелым шагом вышел.

Делясь со своей подругой, Марьей Саввишной, императрица рассказала ей о своем небывалом состоянии в присутствии генерал-майора Потемкина. На что, выслушав ее, Саввишна ответствовала:

– Генерал женщин не видел три года! На войне кругом ни одной юбки! Да он бы, голубушка, таких как ты, трех съел бы за один присест!

Слова Перекусихиной немного отрезвили Екатерину. Она подумала, что, и в самом деле, скорее всего так оно и было, а она возомнила себе Бог весть что.

Во время аудиенции Потемкин попросил позволить писать ей. Договорились, что она будет получать его письма через дворцового библиотекаря Попова. Все следующие дни генерал-майор Григорий Потемкин присутствовал на приемах и обедах императрицы.

Ревнивый граф Григорий Орлов приметил, как тепло был встречен Потемкин. Через месяц Потемкин отправился назад в армию, привезя фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому письмо от Орлова, в коем тот просил главнокомандующего стать Потемкину наставником. Потемкину, вестимо, претила сия забота, однозначно показывающая, кто хозяин положения. За те дни, что он провел рядом с Екатериной, ему стало очевидно, что лед тронулся, и императрица смотрит на него теперь не как на юнца, но как на зрелого, достойного мужчину.

Екатерина не замедлила напомнить, что не забывает о нем: через два месяца, в день своего рождения, императрица Екатерина произвела его в генерал-поручики. Все, вестимо, завидовали ему, особливо его сослуживец, Семен Романович Воронцов, для коего когда-то кумиром был император Петр Третий. Граф Воронцов находился уже в чине полковника, когда Потемкин был еще поручиком.

Возобновившиеся военные действия в 1741 году, в отличие от предыдущего года, были весьма вялыми. Русский флот, под руководством адмирала Спиридова, находился на Греческом архипелаге, используя теперь в качестве базы для русского флота остров Парос, где по приказу адмирала возвели верфь. Отсюда можно было контролировать значительную часть вражеских линий снабжения, в первую очередь – поставок провианта из южной Греции в Константинополь, а такожде блокировать Дарданеллы и Эгейское море, перекрыв его в узкой части русскими крейсерами.

На суше же Румянцев, нацелившись на Валахию, атаковывал турецкие позиции в низовьях Дуная в течении всего года. Удерживая Крайовскую область, Потемкин наносил удары неприятелю и, перейдя Дунай, высадил войска на противоположный берег, сжег склады и увел вражеские суда. Весной, семнадцатого мая, сумел опрокинуть четырехтысячный турецкий отряд и гнал его до реки Ольта. Взбешенные турки атаковали его через десять дней, но были отброшены. Генерал-поручик Григорий Потемкин продолжал не щадить себя.

Летом Потемкин заболел лихорадкой, свирепствовавшей в оной области. Болезнь оказалась весьма серьезна, и ему пришлось ввериться попечению двух казаков, которые лечили лежавшего в горячке генерал-поручика, по его приказу, обрызгиванием холодной водой, понеже не хотел он принимать никаких лекарств. Потемкин сдружился с веселыми и находчивыми казаками, которые прозвали его Грицко Нечеса и предложили стать почетным членом их казачьего войска, на что он с превеликой радостью согласился. Весной семьдесят второго года Потемкин был включен в списки Запорожской Сечи.