и малые мира сего будут претендовать на них, отмечать на своих шахматных досках, возможно, даже готовиться к конфликту. Но если думаете, что такое происходит впервые, – вы попросту не знаете историю.

Вадан

Лицензии пилота у Микьеля не было; однако он принадлежал к тому классу людей, которые, постоянно имея дело с яхтами и частными самолетами, приобретают некоторые познания об их устройстве. Во времена молодости Саскии мужчин такого типа называли плейбоями. В европейских королевских домах таких хватало тогда – хватает и сейчас, хотя в наше время, разумеется, ни один уважающий себя мужчина с таким определением в свой адрес не согласится. Так или иначе, венецианец явно не был обременен ни работой, ни семейными обязательствами. Когда настало время лететь в Вадан, он спросил, не сможет ли Саския взять его на борт в качестве второго пилота, и та без колебаний согласилась. Общество Микьеля не обременяло, даже наоборот. Поднимать в воздух или сажать «Бивер» она бы ему не доверила, но, если ей понадобится отдохнуть в дороге, с горизонтальным полетом он справится.

Путешествие оказалось недолгим и приятным, словно увеселительная поездка. В сущности, они пролетели Адриатическое море из конца в конец. Двигаться решили вдоль итальянского, а не балканского берега. Почти в любом месте здесь можно было сесть – и везде открывались новые красоты и удовольствия. Микьель, много лет ходивший вдоль этого берега на катере, знал отличные места, где можно выпить кофе или закусить, пока «Бивер» заправляется. Раз, примерно на середине пути, они остановились в старинном городке, не испорченном туристами, однако богатом кафе и ресторанами – здесь проходил местный фестиваль искусств. После следующего перелета остановились в окрестностях Бриндизи, на «каблуке» итальянского «сапожка», в самом узком месте Адриатики. Этот город, из-за морских коммуникаций с Албанией и Грецией, был более современным и куда более шумным; но Микьель, как оказалось, знал здесь фантастический бар на берегу, стильный и уютный, посещаемый как местными жителями, так и моряками из разных стран. Он находился сбоку от рыбацкого причала, через бухту от доков, где веселые албанские иммигранты заправляли «Бивер». В самолет они влюбились с первого взгляда и засыпали Микьеля всевозможными вопросами, уверенные, что владелец и пилот – он, а не женщина. В иных обстоятельствах Саския не стала бы молчать, но сейчас наслаждалась этой недолгой анонимностью. Никто из них не подозревает, что она – ее королевское высочество принцесса Фредерика Матильда Луиза Саския Нидерландская. Для них она жена или подруга этого крутого итальянского парня, что называет ее просто Саскией. И ей ничего не надо делать. Ни думать на дюжину шагов вперед, ни предвидеть, как отреагируют на каждое ее слово и каждый жест социальные сети. Совсем ничего.

Они сели в баре за столик у воды, и официант поставил перед ними два бокала белого вина и блюдо устриц. Микьель сощурился на сверкающую гладь бухточки, на другом берегу которой виднелись доки, затем сдвинул солнечные очки на нос, взглянул на Саскию поверх них и сказал:

– Эти парни в восторге от твоего «Бивера». И, знаешь, я тоже.

Благодаря Лотте Саския была уже осведомлена о том, что иначе ей бы и в голову не пришло, – а именно, что на английском сленге слово beaver, то есть «бобер», означает женские гениталии. С тех пор этот каламбур несколько раз всплывал в разговорах. Так что к двойному значению этого названия Саския была готова – и вполне могла предположить, что за невинным на вид замечанием о самолете кроется откровенное заигрывание.

Как и с любым двойным посланием, здесь следовало проявить осторожность. Вдруг речь действительно только об авиации? Хотя Саския сильно сомневалась. В кабине «Бивера» во время полета шумно, там не поговоришь – так что они с Микьелем в основном поглядывали друг на друга и улыбались; но Микьель всячески давал понять, как ему нравится то, что он видит.

– Тебе стоит учитывать, – сказала она, – что мой «Бивер» – старая и довольно сложная модель. Ему нужно время, чтобы разогреться и набрать скорость. Он непохож на новые модели, к которым, должно быть, ты привык.

– С новыми моделями своих сложностей хватает, – заметил Микьель. – И утомительны, и требуют больших расходов на обслуживание.

Саския задумчиво подцепила вилочкой устрицу.

– Что ж, – сказала она, – «Бивер» принадлежит мне, и мы можем лететь куда пожелаем.

Еще один короткий перелет через Адриатику – и впереди показался Вадан. Он располагался километрах в пятнадцати от гористого побережья Албании и, будь уровень моря немного ниже, сам был бы горой. Солнце стояло еще высоко, и Саския, снизившись, сделала круг над самой высокой точкой острова, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Со времени тех фотографий, что присылала ей Корнелия прошлой осенью, здесь многое изменилось. На дороге, зигзагами ведущей к вершине, появился асфальт. Вокруг готового копра стояли аккуратными рядами бытовки. Внушительная гора пустой породы давала представление о глубине шахты. Побывав на Пина2бо, Саския знала, что еще должно здесь быть: желтая пирамида серы, трубы для подачи природного газа и немного поодаль, километрах в двух ниже по дороге, – отдельный комплекс новых зданий, где люди смогут жить и работать хоть на некотором отдалении от звуковых ударов.

Приличная пристань на острове была только одна, в скалистой бухте на северном берегу. Даже если бы у Саскии с Микьелем не было карты, они нашли бы пристань, просто летя вдоль дороги – единственной дороги на этом острове, – пока не увидят воду. Параллельно тянулась новая на вид инфраструктура, скорее всего, газопровод. То и другое заканчивалось пристанью, которую выстроили тысячелетие назад венецианские купцы, чтобы останавливаться здесь по пути в Константинополь и обратно, а потом Советы превратили ее в военную базу. Разумеется, те дни давно остались позади, и все, что осталось от этой инфраструктуры, имело ожидаемо плачевный вид. Но за последний год пирс был отремонтирован и перестроен по современным стандартам, да и прочие строения менялись на глазах, стряхивая с себя пыль Варшавского договора. Скоро к этой пристани начнут пришвартовываться массивные грузовые суда, везущие серу и газ для нового Шестиствольника.

Однако сегодня здесь стояли на якоре только яхты – всего две, пришвартованные к противоположным сторонам пирса. И обе привлекали к себе внимание. Уж очень они были несхожи. Ту, что крупнее – намного крупнее, – если бы не ее щегольские обтекаемые формы, легко было бы спутать с туристическим лайнером. Вертолетных площадок на ней было две, и обе заняты, а между переборками легко разместилась бы вторая суперъяхта, поменьше