чем-то похоже на эту микроволновку.

Он нажал кнопку, жестом приглашая Лакса смотреть внимательно. Лакс наклонился и стал всматриваться сквозь дырчатый металлический экран за прозрачной дверцей. Еле видимая виноградина крутилась на стеклянной подставке и, должно быть, нагревалась. Но вдруг сверкнула вспышка, словно крохотная молния, раздалось какое-то шипение. Кадар выключил микроволновку, открыл дверцу и достал две половинки виноградины, больше не соединенные.

– Еле теплая, – сказал он. Повернул тарелку, показывая Лаксу места былого соединения половинок, теперь испещренные крохотными черными точками. – Но в одном этом месте – и всего на одно мгновение – стало горячо, словно на поверхности солнца.

– Откуда ты знаешь?

– По цвету вспышки. – Кадар достал обе половинки винограда, положил Лаксу на ладонь. В самом деле, они были чуть теплее тела. – В этом-то и проблема. На большую часть твоего тела излучение китайского оружия подействовало слабо, а вот на некоторые хрупкие участки – сильно. Повредило их. Мы пытаемся их восстановить – а там, где это невозможно, найти им замену.

Лакс бросил взгляд на доктора Банерджи. Та, похоже, готова была провалиться сквозь землю: должно быть, ей казалось, что Кадар выражается с излишней прямотой. Но Лакс не возражал.

– Эту виноградину я оставлю у себя, возле кровати, – сказал он. – Как напоминание. Чтобы больше тебя не спрашивать.

Кадар, кажется, слегка смутился.

– Нет, я вовсе не хотел… мы готовы отвечать на любые твои вопросы…

– Тогда у меня еще один вопрос.

– Валяй.

– Почему вы так со мной возитесь? – Лакс окинул взглядом свои апартаменты. – Я хочу сказать… для больничной палаты это ведь очень прилично, правда?

– Очень! – с чувством подтвердила доктор Банерджи. Ясно было, что большинство больничных палат, виденных ею в жизни, выглядели совсем иначе.

– Это потому, что ты герой Индии, – серьезно ответил Кадар. – И потому, что Индии ты все еще нужен.

«Бивер»

От реки Эй в сердце Амстердама до Венецианской лагуны «Бивер» без заправки бы не долетел. Так что бывшая королева остановилась на озере Комо, чтобы заправиться, сходить в туалет, выпить чашку кофе и высадить второго пилота. До места назначения она долетит одна. Отчасти ради «картинки». В последние месяцы всякий раз, увидев в летной кабине двоих, циники уверяли, что это очередной фейк: на самом деле Фредерика Матильда Луиза Саския, быть может, вовсе не умеет водить самолет!

Кроме того, ей нужно побыть одной. Первое, что она сделала сегодня утром, – подписала отречение от престола в пользу Лотты; и после этого ей почти не удавалось остаться в одиночестве. А если все же удавалось, Лотта принималась бомбардировать мать сообщениями, прося совета и поддержки.

На пару самых неотложных вопросов она ответила, потягивая кофе на веранде с видом на озеро. Со времен Древнего Рима на берегах Комо селились цари и князья, часто желая зализать раны после падения с колеса Фортуны. Так что теперь по берегам были разбросаны живописные старинные здания с долгой, сложной и не особенно веселой историей. Со многими из их прежних владельцев Саския обнаружила бы семейные связи, если бы удосужилась как-нибудь покопаться в корнях своего родословного древа. Так что чашка кофе здесь, в кафе у пристани, под боком у отеля-люкс, во время оно бывшего частной виллой какого-нибудь ее четвероюродного прапрапрадеда, напоминала: и она, если пожелает, сможет провести остаток жизни в таком месте. Как многие другие свергнутые, низложенные, лишенные сана, впавшие в немилость важные персоны былых веков. Для иных это прозвучало бы зовом сирены, но у Саскии от одной лишь мысли мурашки по спине побежали, и она постаралась поскорее допить свой кофе. Сидя в этом райском месте и наслаждаясь легким ветерком с озера, она подумала вдруг: если глобальное потепление завершится апокалипсисом, этот бастион падет последним. Но теперь, уже лишившись трона из-за климатических войн, Саския не хотела прятаться в бастионе. Она собиралась сражаться в первых рядах.

Так что она встала и отодвинула чашку с кофейной гущей, едва рабочие на заправке закончили с ее самолетом. Написала своему контакту в Венеции: «Скоро буду» – и выключила телефон. Под стеклянными взглядами нескольких дронов-папарацци спустилась к пристани, взошла на борт своего гидроплана и начала обычные приготовления к полету. Несколько минут спустя она уже была в воздухе, летела на юг над горной долиной в форме буквы Y, охватывающей озеро с двух сторон. Дальше под ней развернулись равнины Ломбардии. Саския повернула на восток, к Адриатическому морю километрах в двухстах пятидесяти отсюда – и примерно час полетного времени на ее стареньком понтонном гидроплане. Можно найти и побыстрее, и покруче, но это же De Havilland Beaver – канадская классика. У ее семьи еще с войны были теплые связи с Канадой, поэтому она и выбрала этот самолет.

Перейдя в горизонтальный полет и установив правильное направление, она позволила себе минут десять поплакать. Не то чтобы особенно огорчалась. Просто когда в жизни происходят глобальные перемены, требуется время, чтобы это осознать и пережить, – и такого времени у нее сегодня еще не было. Нидерландцы не проводят официальной коронации, так что новой королевой Лотта стала в ходе вполне светской церемонии в амстердамской Nieuwe Kerk[91] – церкви только по названию. Никто не возлагал ей на голову корону. Да у нее и короны-то не было. Присутствовали все значительные лица плюс пестрый набор членов иностранных королевских семей и международных дипломатов. Очень удобно для Саскии: ей удалось разом со многими и поздороваться, и попрощаться. Но когда отрекаешься от престола, нужно уехать из страны. Прямо и честно со всем порвать, освободить площадку для наследника. Так что, быстро переодевшись в амстердамском королевском дворце, за десять минут до того ставшем официальной резиденцией ее дочери, Саския дошла пешком до Эй в толпе других пешеходов, села в ожидавший ее гидроплан. И улетела.

Ее королевское высочество принцесса Фредерика Нидерландская – так она теперь именовалась – появилась в небесах над Венецией в тот час, который киношники называют «золотым»: когда все залито теплым светом уходящего на запад солнца. В жизни, оставленной позади, это не было бы случайностью: время прилета точно рассчитал и подгадал бы Виллем вместе с Фенной. Но сегодня это в самом деле была случайность. Разве что Пина2бо поспособствовал: он уже выбросил в стратосферу столько серы, что закаты в Северном полушарии разительно изменились. Говорят, в «золотой час» освещение благоволит дамам известного возраста. Саския предпочитала думать, что этого возраста еще не достигла; а вот Венеция определенно была зрелой дамой. И едва ли можно было вообразить себе лучший час, лучшее