class="p1">Закончив петь, они посидели молча, что-то вспоминая… И хотя не разговаривали, не смотрели друг на друга, но чувствовали себя очень близкими, родными, больше даже, чем сестрами.

— И не вздумай дурить на этот раз, — погрозила Лариса пальцем.

— Думаешь, мне самой хочется? Господи, как мне не хочется, если бы кто знал!..

— Ну и рожай.

— Ну и буду!

— И правильно сделаешь.

— И сделаю!

— И молодец!

— И мо… ло… — Но не докончив, Зина разрыдалась, уткнулась Ларисе в плечо. Плача, она шептала: — Я хочу дочку, дочку…

— Ну и правильно, правильно, — гладила ее Лариса по голове ласково и осторожно, — и молодец будешь… Родится дочурка, хорошенькая такая, хорошенькая… глазки голубые, волосы светленькие, знаешь, завиваются так, красивые… Будет говорить тебе: «Мама, мама…» И рассуждать будет, такая славная вырастет. Володьку прогонишь — и все… и мучиться не будешь, правда, правда! Дочка тебя всегда будет любить, никогда не перестанет… Она такая славная, хорошая вырастет…

Придя домой, Зина застала Володю лежащим на кушетке; в углу светился экран телевизора, на столе стояла наполовину выпитая бутылка вина.

— А-а… пришла наконец. Разрешите спросить, где изволили быть?

Зина не ответила.

— Все молчишь? Ну-ну… А домой вообще-то не мешало бы пораньше возвращаться…

«Нашел себе дом», — подумала Зина.

Она села за стол и, подперев лицо кулаками, начала смотреть передачу. Но не понимала, что показывали, о чем говорили. Все хотела начать разговор с Володей, но язык не слушался. Только было решалась: вот сейчас, сейчас — и не могла. Хорошо еще было темно, Володя не видел, как она мучилась. Он поднялся с кушетки, налил себе вина, спросил: «Будешь?» Зина промолчала. Володя не стал пить, отодвинул от себя стакан.

— Сумасшедший дом какой-то! — сказал. — Совсем взбунтовалась баба. — И ухмыльнулся.

«Нашел себе бабу, — подумала Зина, — телку безответную…»

— Зина, ну что с тобой? — спросил Володя, обнимая ее за плечи. — Ну что ты молчишь, Зинулька?..

Зина высвободилась из объятий, передернула плечами.

— Да! — загадочно сказал Володя. — Да!.. Ну что ж! — Он вновь потянулся к стакану, на этот раз выпил до дна и повалился на кушетку. — Эх-хе-хе… Плохи твои дела, Володомир заморский, князь московский. Нет тебе во родной сторонушке ни удачи, — он ухмыльнулся, — ни бабенки в придачу…

Полежав молча, он поднялся с кушетки, подошел к телевизору, отключил звук. На экране развивались события, люди ходили, уходили, размахивали руками, требовали, сидели на заседаниях, бегали друг за другом, один человек долго целился в другого из винтовки, — убитого показали крупным планом. В комнате была полнейшая тишина, лишь монотонно гудел под напряжением светящийся голубой экран. Володя, стоя у телевизора, смотрел на Зину, потом включил звук на полную мощность. Зина молчала. В стенку застучали соседи — квартира была коммунальная. Володя с сожалением сбавил звук, потом во второй раз отключил его и вернулся на кушетку. Снова на экране развивались таинственные события, но Зина не воспринимала их. По правде говоря, она почти не замечала того, что только что делал Володя.

— Володя… — наконец выговорила Зина, и с этим первым словом ей сделалось легче. Она прокашлялась. — Володя, — повторила она, — я решила рожать. Я твердо решила.

— Ну, наконец-то слышу живой голос! Ей-богу, соскучился уже… — Володя соскочил с кушетки. — Ты что, потому и не раз говаривала, что забеременела? Вот так причина! В первый раз, что ли?

— Я буду рожать.

— Ну, нашла чем удивить! И рожай себе на здоровье. Я мешаю тебе, что ли?

— Не смейся надо мной.

— Не смеялся и не собираюсь! Ну, правда, нашла причину, чтобы целую неделю не разговаривать… Рожай себе, я не помешаю. Давай-ка лучше спать, бай-бай…

— Не помешаешь! Знаю, что уж если решусь, так не помешаешь. Только дочке отца законного нужно!

— Прямо-таки дочке? Ну, может, и дочке, а только насчет отца не знаю… Если одна надумала рожать, так и рожай, не спрашивай про отца. А если про отца заговорила, так не мешало бы и с ним посоветоваться…

— Знаю я твои уловки. Рожать захотела? Ну и рожай, только, мол, не советую, а то могу вообще никогда не жениться. Рожай — не женюсь, не рожай — тоже не женюсь, и без того хорошо с бабой живется. Так, что ли?

— Ну, зачем так глубоко? Я ведь в общем-то не против детей, только надо бы сначала семью создать, так сказать, брак оформить. А то если все начнут без мужей рожать, лихо получится!

— Лихо! А кто тебе мешает мужем стать? Я, может? Другой давно бы уж предложение сделал…

— Другой! Поищи другого-то… мужья теперь на дороге не валяются. Да и зачем же сразу предложение? Надо человека узнать вполне, проверить… Ты вон, например, не очень, оказывается, характером. Надо еще подумать, знаешь…

— Пугай, пугай! «Сразу предложение»! Три года с бабой спать — это ничего, а как предложение делать — «как это так сразу»? Хорошенькое сразу!.. Только вот что я скажу на этот раз: обязательно буду рожать. Женишься — не женишься, наплевать. Из тебя не выйдет человека, так, может, хоть дочь человеком вырастет.

— Ну что ж, давай рожай, давай… Я ведь не против, что ты! Это дело твое, личное! Не мне ведь с бельмом на миру жить…

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Тебе выходить, — Алеша показал в окно. — Никитские ворота. — С работы Алеша с Ларисой всегда возвращались теперь вместе.

Лариса вздрогнула, взглянула на Алешу вопросительно туманным, отсутствующим взглядом:

— Мне?.. А ты?

— Я на Манежную. В шесть договорились — встречу Наташу.

— Ну да, понятно…

— Никитские ворота, — объявил шофер.

— Ну, пошла, — Лариса потерла лоб ладонью, нахмурилась, словно хотела что-то сказать, но забыла — что. Сдвинув пыжиковую шапку на затылок, улыбнулась. — Пока! — подала Алеше руку.

— Пока.

Глаза их встретились; они не знали еще, как далеки были сейчас и в то же время как близки были друг другу. Это было примерно так же, как тогда, когда Лариса только пришла в вычислительный центр из экспериментальной мастерской. Она легко разбиралась в схемах, с удовольствием работала на «РАЗДАН-3» — электронно-вычислительной машине. Однажды от заказчика поступила жалоба; жалобу проверили — оказалось, в один из горячих дней Лариса неправильно ввела в ЭВМ программу. Евгений Яковлевич лишил Ларису квартальной премии. Алеша возмутился, вбежал к нему в кабинет и долго доказывал, что Лариса не виновата, потому что не может быть виновата. Это был его главный аргумент — «не может быть виновата». С тех пор между Алешей и Ларисой появилась какая-то особенная близость, которую они, правда, осознали не сразу…

Лариса вышла из автобуса; автобус вскоре был уже на Манежной площади. Алеша озорства ради выпрыгнул из