Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, Рудольф прекрасно понимал, что Уоллес тоскует по независимости, и время от времени соглашался отпускать его. В октябре 1971 г. Уоллес объездил всю Англию как ассистент режиссера на картине Пьера Паоло Пазолини «Кентерберийские рассказы», а пять месяцев спустя поехал в Италию, где участвовал в работе над «спагетти-вестерном», режиссером которого был Франко Росселлини. Из уединенного места в горах он безуспешно пытался дозвониться до Рудольфа – либо связь срывалась из-за двух-трехчасовой разницы во времени, либо, когда ему все же удавалось дозвониться до Файф-Роуд, к телефону никто не подходил. Ужасно скучая по Рудольфу и огорченный собственной мягкотелостью, Уоллес излил свои чувства в долгом признательном письме:
«После того как мы прибыли в Неаполь, ездил один посмотреть Везувий. Последние две недели я в ужасном состоянии. Мне все безразлично; ничто меня не волнует и даже не интересует. Мне даже все равно, закончу ли я свой фильм… Чувствую себя овощем. Когда я думаю о том, что надо что-то сделать или кем-то стать, меня охватывает тоска. Даже из-за своего чувства мне страшно: я настолько влюблен в тебя, что боюсь увлечься работой или всерьез чем-то заинтересоваться – вдруг из-за этого мы поссоримся. Вскоре после приезда я занимался сексом с двумя разными людьми, но вот уже четыре недели у меня не возникает никакого желания. Даже когда я думаю, что, наверное, здорово было бы заняться сексом, позже, когда дело доходит до того, что надо выйти на улицу и поискать кого-нибудь, я начинаю скучать по тебе, а после впадаю в депрессию из-за того, что я настолько зависим от тебя».
Впервые Уоллес признался в своих случайных сексуальных связях. Правда, он не рассказал Рудольфу о романе, который был у него в Риме с Хирамом Келлером. Они и раньше «приятельствовали» с актером и исполнителем песен Полом Джабарой, который выходил на сцену с Хирамом в первом составе мюзикла «Волосы». Уоллес подружился с Полом, но никогда не был его любовником, хотя Рудольф так не считал и в телефонном разговоре показал себя таким ревнивцем, что Уоллес немедленно написал открытку, чтобы успокоить его: «После того, как я сказал, что Пол тоже здесь, ты стал таким подозрительным! Так вот, не волнуйся. Я люблю тебя, Бу-Бу! Это мне стоит ревновать: 6 недель с Дэвидом Уоллом и т. д.». Рудольф перезвонил и сказал: если Уоллес немедленно не вернется, между ними все кончено. «Я сел в самолет и полетел домой». В августе они вместе поехали на неделю в Ла-Тюрби; почти все время они проводили в Монте-Карло. «Гораздо живее, чем в прошлом году, когда казалось, что там колония пенсионеров», – сообщил Уоллес родителям, упомянув о том, что «Бартоны приплыли на своей яхте» и описал концерт под открытым небом во «Дворце Монако». Тогда же Мик Джаггер пригласил их в Канны на сольный концерт Святослава Рихтера. Уоллес признавал, что без труда вернулся к положению «миссис Рудольф Нуреев», и следующие три месяца, во время гастролей по Канаде и Северной Америке, его можно было назвать именно так. С тех пор он снимал только Рудольфа.
Поработать с «Национальным балетом Канады» Рудольфу посоветовал Эрик. Сам он уже лет десять был связан с этой труппой – как танцовщик, хореограф и педагог.
Труппа славилась не только как одна из лучших школ в мире (именно ее директора, Бетти Олифант, Рудольф позвал для того, чтобы оживить подготовку танцоров для «Шведского национального балета»). Сочетание русской школы и школы Чекетти создало необычайно однородный и изящный ансамбль. Селии Франка, основательнице труппы, нужна была новая «Спящая красавица». Она пригласила Рудольфа поставить его версию, но была «решительно против» того, чтобы он танцевал в своей постановке. С самого начала она считала своей целью создать местный балет; ее труппа тогда только вернулась с первых европейских гастролей, и она не собиралась допустить, чтобы труппа стала, по выражению одного критика, «петрушкой вокруг лосося Рудольфа Нуреева». Однако без Рудольфа Сол Юрок не согласился бы на гастроли труппы в США, поэтому летом 1972 г. Рудольф на полгода вступил в канадскую труппу. «Наши дети были молоды; они были чрезвычайно хорошо подготовлены, – заметила Олифант. – Они были слишком молоды, чтобы ощущать угрозу».
Серджиу Стефанеску, в то время солист в Торонто, взволнованно рассказывал коллегам о том, каким Рудольф был в России – «каким он был необыкновенным», – и в день его приезда 65 танцоров «Национального балета», собравшиеся в студии, испуганно ждали прихода «живой легенды». «Мы не ожидали, – написала звезда труппы Вероника Теннант, – что появится человек – невысокий, странно одетый, в шерстяной шапочке и узких кожаных брюках, со сверкающими глазами, который сразу же завоюет сердца всех присутствующих». Поскольку приглашенный репетитор из театра Ла Скала уже показал труппе элементы, Селия Франка распределила роли, и Рудольфу не терпелось приступить к работе. Теннант, «неофициальной приме» труппы, сообщили, что они с Нуреевым будут репетировать вместе. Прошел почти час, а он не появлялся. Тогда Теннант решила начать без него.
«Только я приступила к па-де-ша, как в зал влетел Рудольф и начал танцевать рядом со мной. Это было чудесно. Очевидно, он опоздал из-за ожесточенного спора с Селией Франка. Он хотел привезти балерину с собой – Марсию Гайде или Карлу Фраччи, – а Селия настояла, чтобы он танцевал с нами».
В тот раз Рудольф капитулировал, но ссоры из-за исполнителей продолжались. Когда они репетировали «Пролог», его взгляд упал на одну из Фей – настоящую красавицу с внешностью топ-модели. Он осведомился, почему она не учит партию Авроры. Франка рассчитывала, что на гастролях 21-летняя Карен Кейн, самая молодая солистка труппы, выступит с Рудольфом в «Лебедином», а в «Спящей красавице» ее распределили только на второстепенную роль. «Я тогда только что выздоровела после серьезной болезни, и Селия считала, что я не выдержу большой нагрузки. Однако Рудольф требовал, чтобы я танцевала Аврору, и они постоянно ссорились из-за этого». На первых представлениях Кейн должна была появляться в па-де-де Голубой птицы с Франком Огастином, высоким, изящным солистом, на которого у Рудольфа имелись такие же амбициозные планы. «Ты, мальчик!» – подзывал он Огастина, жестом показывая, чтобы тот встал впереди и репетировал рядом с ним. «Я думал, что буду дублером Рудольфа, но мне и в голову не приходило, что мне собираются дать роль Принца». 18-летний Огастин помнит, что испытывал странное сочетание страха – «из-за силы его присутствия» – и чего-то бесконечно более утешительного: «Я как будто прыгал в сумку кенгуру. Рудольф точно знал, что он хочет сделать, и вел нас за собой. Все мы, от солистов до самых молодых и неуверенных в себе танцовщиков, чувствовали одно и то же. Происходило нечто такое, с чем мы прежде не сталкивались, но мы не сомневались, что все пройдет просто чудесно».
Но в то время как младшим участникам труппы казалось, «будто перед ними открывается дверь», признанные лидеры труппы по очереди ходили жаловаться директору. Распределяя роли, Рудольф обошел даже своего друга Серджиу, который уверяет, «что не обиделся… потому что я знал, что Рудольф предпочитает выбрать кого-то начинающего, кого он мог бы учить». Конечно, он еще и хотел, чтобы ученики не оспаривали его решения. В первый день, заметив, что Серджиу отдыхает, сидя в студии на полу, Рудольф подошел к нему и по-русски прямо объявил: «Знаешь, Сережа, ты должен забыть все, что ты помнишь о «Спящей красавице», потому что сейчас все будет совершенно по-другому». В свое время они вместе выходили на сцену в роли пажей в постановке Кировского театра и «знали каждый шаг». Серджиу напомнил Рудольфу, как злился их бывший учитель Игорь Бельский из-за того, что он вставил музыку из антракта для своего соло. После такого Рудольфу больше не хотелось слушать критику со стороны Серджиу. «Он с самого начала хотел расставить все точки над i».