После горячих прений народное собрание постановило:

«1) Декларация конференции от 29 октября является для него по содержанию в общем и целом приемлемой.

2) Выражая уверенность в возможности признания Центрального правительства ДВР, но, учитывая положение Приморья, народное собрание считает необходимым добиваться соглашения с образовавшимся в Чите правительством ДВР на следующих основаниях:

а) Сохранение народного собрания с переименованием его в народное собрание Приморской области, с правом законодательства по вопросам местного значения.

б) Сохранение местного исполнительного органа, ответственного перед народным собранием, с исключением из его ведения функций управления военными и иностранными делами и общефинансового законодательства, которые должны быть переданы Центральной власти.

Вместе с тем народное собрание считает необходимым высказать категорическое пожелание о включении в состав Центрального правительства представителей всех истинно демократических партий, которое гарантировало бы действительное проведение в жизнь демократических принципов, декларированных Читинской конференцией.

Выражая надежду, что избранное в Чите правительство, учитывая особое положение Приморской области, пойдет навстречу пожеланиям народного собрания, таковое в согласии с желанием совета управляющих, а также принимая во внимание сообщение председателя совета[83], переданное по прямому проводу из Читы, – считает необходимым отложить вопрос об окончательной ратификации актов Читинской конференции до получения удовлетворительных ответов на высказанное или до приезда правительственной делегации и переходит к очередным делам».

Это постановление, устанавливающее «буфер в буфере», и легло в основание состоявшегося вскоре соглашения с Читой.

Ускорению соглашения в значительной степени содействовал начавшийся развал внутри самого совета управляющих, вызванный новым, весьма сложным для правительства вопросом о пропуске на территорию Приморья вытесненных из Забайкалья остатков каппелевской армии.

После разгрома Семенова в Забайкалье втянувшаяся в борьбу каппелевская армия, продолжая испытывать неудачи, постепенно оттеснялась силами ДВР к границам Китая.

Японское командование, занявшее роль почетного арбитра в этой новой братоубийственной схватке, около середины ноября попыталось, наконец, вмешаться в таковую. Посланный в Забайкалье небезызвестный японский полковник Исомэ телеграфировал из Харбина Краснощекову, что, ввиду нарушения заключенного между японским командованием и ДВР соглашения (Гангота), он предлагает «немедленно отдать приказ о выводе всех партизанских отрядов на правый берег Онона и к западу от реки Унда, к северу на линию ст. Жидкинская – Голинское – Нерчинский завод. В случае отказа мною будут затребованы военные силы главнокомандующего».

В ответной телеграмме Краснощеков выразил готовность обезоружить партизан, настаивая, в свою очередь, на полном разоружении армии генерала Вержбицкого[84] (каппелевцы).

15 ноября Исомэ телеграммой уже со станции Маньчжурия, на имя Краснощекова и Эйхе (читинский главнокомандующий), повторил свою просьбу «принять самые решительные меры по прекращению бесполезных действий партизан и сосредоточению их в определенных пунктах по линии, мною вам предложенной», причем добавлял: «со своей стороны, принимаю меры к недопущению передвижения с целью наступления семеновских войск».

В телеграмме этой Исомэ, как истый самурай, склонный к поэтическим образам, отводил достаточно места своим непосредственным ощущениям: «Заносимый снежной метелью, хожу по местам столкновений и наблюдаю результаты бесчисленных налетов партизан, и безгранично скорблю от действительно тяжелых впечатлений кровавой бойни»… «Неужели (это относилось уже к Краснощекову и Эйхе) красный, окрашенный кровью снег скажет о ваших блестящих заслугах в истории Дальнего Востока?»

Все эти телеграфные разговоры оказались только разговорами. Каппелевская армия в конце концов принуждена была отойти к границам Китая и, по разоружении, перейти на китайскую территорию.

Поставленная здесь в весьма тяжелые условия, морально подавленная, начинающая голодать, армия эта, конечно, не могла рассосаться в Китае. В полосе отчуждения и без того скопилось огромное количество безработных.

В этих условиях армия естественно покатилась в сторону Приморья, перед правительством которого становился в упор вопрос: пропускать или не пропускать этих людей, представлявших скорее толпы беженцев с семьями, детьми, больными и ранеными, нежели грозный боевой материал?

Совет управляющих, обсуждавший этот вопрос в заседании 26 ноября, вынес отрицательное решение. Было постановлено: 1) «поручить управляющему иностранными делами обратиться с протестом к японским и китайским властям по вопросу о продвижении в Приморье по К.-В. жел. дор. беженцев, инвалидов и частей каппелевских войск» и 2) ему же «выяснить, откуда и с какой целью продвигаются в Приморье беженцы и части каппелевских войск»…

Я и три других управляющих ведомствами – С.Н. Николаев, И.А. Якушев и Г.И. Бострем – находили странным направление протеста к японцам и китайцам и остались при особом мнении, полагая невозможным «воспрещение въезда на русскую территорию Дальнего Востока русских граждан».

На следующий день Якушев, считая для себя принципиально и морально неприемлемым постановление совета управляющих ведомствами от 26 ноября с. г., подробно мотивированным заявлением просил об исключении его из состава совета и об отставке.

Постановление 26 ноября, оставившее крайне неприятный осадок у членов совета, вызвало чрезвычайно оживленные толки и в обществе.

Японское командование реагировало на него двумя, представленными мне, меморандумами: 26 ноября – через профессора Хигучи и 28 ноября – через начальника штаба японских войск генерала Такаянаги.

Первым опровергалось какое-либо участие японских военных властей в деле продвижения в Приморье каппелевцев, вторым – подтверждалось то же самое, с указанием, что перевозка желающих направиться в районы К.-В. жел. дор. и в Приморскую область «должна быть решена непосредственными сношениями с китайским правительством и с Приморским Временным правительством».

Далее сообщалось, что Семенов просил японское командование оказать ему покровительство, на что было выражено согласие, и что «поезд Семенова, под легальной охраной, направлен в Приморье», причем «главнокомандующий японскими войсками решил так, чтобы с ответственностью заставлять его удаляться из Приморской области».

Семенов действительно скромно, без особого шуму, приезжал в Гродеково, под сильной охраной японцев, закрепить здесь свое влияние и его претензии на возглавление Приморья. Столь стремительная и бесславная потеря Забайкалья, видимо, не охладила его стремлений к власти. Пока он был еще нужен Японии и не утратил окончательно надежд.