Бумажное решение совета управляющих, не имевшего реальных сил для его осуществления, совершенно не изменило хода событий.

29 ноября был двинут со станции Маньчжурия к Пограничной первый эшелон каппелевцев. 1 и 2 декабря эшелоны с больными и ранеными просочились через Пограничную и докатились до Никольск-Уссурийска.

Началось быстрое скопление эшелонов на самой Пограничной. Китайцы весьма энергично требовали немедленного их проталкивания в Приморье, что угрожало забивкой путей и прекращением сообщений Харбина с Владивостоком, то есть прекращением транспорта и полной бездеятельностью Эгершельда (района разгрузок во Владивостоке) с его многочисленным рабочим населением (грузчики).

Японское управление военными сообщениями, со своей стороны, грозило принятием исключительных мер для расчистки путей, для восстановления правильности сообщения и снабжения их войсковых частей.

Совет управляющих исключительно формально взглянул на этот вопрос, полагая своим бумажным решением приостановить живой поток голодающих, больных и раненых людей, которые, как огромный вал значительного напряжения, стремились прорваться из чужой земли на свою территорию. Несомненно, если руководители этой беженской армии понимали опасения Приморья, то сама масса просто недоумевала – почему ее, гонимую китайцами, не пускают на русскую землю. В ее представлении Приморье не было советским, и она, со слов ее вождей, не предполагала там встретить вражды.

Ввиду создающегося угрожающего положения в районе станции Пограничной и полного бездействия совета управляющих, укрывшегося за своим бумажным протестом, кому-то надо было вмешаться в это дело.

В силу имеющихся соглашений ответственными за железнодорожные перевозки, при фактическом руководстве таковыми особым Междусоюзным советом, являлись ведомства путей сообщения и, главным образом, военное.

Первое, руководимое коммунистом Кушнаревым, особой телеграммой управляющего Уссурийской железной дорогой заявило, что все «воинские перевозки совершать лишь по нарядам начальника военных сообщений и комендантов станций, а от захвата паровозов и подвижного состава просить гарантировать дорогу японское командование».

Ясно, что все умывали руки, перекладывая всю ответственность на плечи военного ведомства, то есть фактически на меня. Я был болен эти дни, тем не менее начальником моего штаба 3 декабря был срочно командирован на станцию Пограничную начальник военных сообщений и собрано экстренное заседание Междусоюзного совета по железнодорожным перевозкам.

В этот же день начальником штаба от моего имени был сделан личный доклад председателю совета управляющих Бинасику о положении дел на дороге и представлен мой письменный доклад совету.

Бинасик заявил, что «у правительства нет еще определенной точки зрения на этот вопрос», и не дал никаких определенных указаний. Он не возражал против проектируемых мер и одобрил командирование начальника военных сообщений.

Этот мудрый ответ стоил того бумажного барьера, которым большинство совета думало преградить натиск подталкиваемых китайской вооруженной силой каппелевцев.

Междусоюзный совет тоже вынес постановление-отписку, что он разрешает перевозку 1–2 эшелонов в сутки, «оставляя выполнение таковых перевозок на распоряжение властей, которых это касается». Между тем в районе Пограничной и ближайших станций набралось уже до 26 эшелонов. Китайцы требовали продвижения не менее 14 эшелонов в ближайшие трое суток, гнали силой через границу высадившихся здесь людей.

Тем не менее, руководствуясь постановлением совета управляющих от 26 ноября, штаб приказал приостановить отправку эшелонов с Пограничной. Без применения вооруженной силы приказание это было не реально, оно только усиливало сложность положения и еще более раздражало общественное мнение.

Прибывший на станцию Пограничную начальник военных сообщений доносил:

«…я вывел заключение, что для них (китайского командования) совершенно непонятно, как русские люди могут так спокойно и безразлично относиться к судьбе своих соотечественников, если они, граждане другой нации, приняли самое теплое участие в русских беженцах, женщинах и детях и перевозят их на свою территорию.

Я являюсь здесь очевидцем того позора, которому подвергаются здесь лучшие люди России. Сегодня на станцию Пограничная прибыл людской эшелон и, видя невозможность следовать далее по железной дороге, принужден был совершать свой дальнейший путь пешком… разоруженные воины, под вооруженным конвоем китайских войск, направились к своей русской границе…»

Действительно, положение осложнялось до чрезвычайности.

Мне понятна суровая необходимость штыком и пушками преградить дорогу, когда это необходимо и когда этого действительно хочешь.

Я видел жуткую картину: беженцы – старики, дети и женщины – со скотом и жалким скарбом между сдвигающимися огненными линиями враждующих сторон на фронте мировой войны…

Понял бы посылку советом управляющих резерва милиции с твердым заявлением, что он огнем загородит дорогу в Приморье, но бумажный протест большинства совета к японцам и китайцам – это было решение трусливой беспомощности, не угадывающей ясно, как посмотрит на ее распоряжения новый неизбежный хозяин положения.

Председатель совета управляющих был в то же время и председателем особой комиссии, которая еще в августе, в связи с приездом генерала Дитерихса, должна была дать себе ясный отчет о каппелевцах, кто они: враги, друзья или просто обломок отработанной силы, который после событий в Забайкалье, естественно, покатится к последней грани, к берегу Тихого океана? Комиссия не удосужилась заняться этим вопросом, и в экстренную минуту правительство оказалось «без определенной точки зрения» по этому важнейшему вопросу.

Эшелоны ползли, неорганизованно заполняя полосу железной дороги. Ввиду этого я приказал смотреть на продвигавшихся в Приморье каппелевцев как на совершившийся факт и принять меры к упорядоченному расквартированию их, разверстке больных и раненых по госпиталям и другим лечебным заведениям.

Это вызвало бурю в совете. Мне грозили карой за нарушение воли совета и народного собрания.

Но в то же время мне же было поручено особой директивой председателя совета управляющих от 7 декабря сделать заявление в русско-японской согласительной комиссии о подтверждении протеста правительства против проникновения в Приморье каппелевцев, причем указывалось, что вопрос этот «продолжает обсуждаться правительством и народным собранием и будет разрешен сегодня или завтра», то есть 8 или 9 декабря, когда уже значительная часть эшелонов осела по линии от Пограничной до Никольск-Уссурийска.

Вопрос о моих «преступлениях» был вынесен на пленум народного собрания. Голосовавшее за непропуск большинство совета нашло в этом выход из положения. Здесь в процессе довольно острых прений, по странной случайности, с намеком о недоверии ко мне со стороны левого крыла народного собрания выступил депутат Цейтлин, который 8 месяцев тому назад сообщил мне заявление социалистических группировок, до коммунистов включительно, о желании видеть меня во главе военно-морского ведомства.