предлагаю. Я считаю, нам надо выходить прямо завтра! Для меня будет огромной радостью увидеть своих дядюшек и тетушек, всех, кто еще жив! — Лицо турфанского монаха озарила простодушная улыбка.

— Решено, тогда выходим завтра! — твердо сказал Кинжал Закона.

На следующий день он обратился к собравшимся в одном из огромных молитвенных залов монастыря Единственной Дхармы. Святой Путь Из Восьми Ступеней сопровождал его. Радость Учения был неприятно поражен неожиданным «отступничеством» своего товарища.

— Дорогие мои друзья, у нас имеется план, который мы хотели бы предложить вам. В Турфане есть шелк. На него можно выменять священные реликвии! Как вы на это смотрите? — прямиком заявил первый помощник настоятеля.

— Значительная часть монастырей Большой Колесницы пренебрегает своими реликвиями и легко расстается с ними, желая получить взамен шелк для изготовления церемониальных знамен, перед которыми медитируют монахи-махаянисты, созерцая образы на них, — пояснил Святой Путь Из Восьми Ступеней.

— Мы думаем, что нам удастся приобрести чрезвычайно ценную реликвию: ноготь правого указательного пальца Блаженного! — продолжил Кинжал Закона.

— Тот самый, который Блаженный прижимал к пупку во время проповеди Дхармачакра-мудра? — недоверчиво переспросил один из монахов.

— Именно! И мы готовы поехать немедленно.

Лица монахов заметно просветлели. И тут Радость Учения, взбешенный потерей контроля и предательством своего товарища, буквально взорвался:

— То, что ты уйдешь, ясно! А вот вернешься ли, это еще вопрос!

— Блаженный Будда откроет для нас Божественный Свет, он поможет нам преодолеть ужасное испытание, угнетающее всех нас. Твои слова, Радость Учения, удивляют меня! Ты говоришь, как человек, утративший веру! — сурово ответил на вызов Кинжал Закона.

Одобрительный гул голосов показал, насколько изменилось настроение в обители. Помощник настоятеля вновь пользовался доверием и поддержкой собратьев.

Несколькими днями позже — все же нужно было собраться — Кинжал Закона и его спутник покидали монастырь Единственной Дхармы, отправляясь в путь верхом на конях, а вся община, метавшаяся от тревоги к надежде, провожала их, желая доброй дороги и успеха. Только Радость Учения не пришел попрощаться с отъезжавшими; он заперся в келье, не желая видеть того, что считал торжеством соперника.

Ни Кинжал Закона, ни Святой Путь Из Восьми Ступеней, мысли которых были заняты исключительно миссией по приобретению новой реликвии, не знали, что за их спиной оставался не просто несогласный, а смертельный враг, затаивший злобу и обиду.

Несмотря на тайные проклятия Радости Учения и его призывы к демонам гор погубить противников, путешествие в Турфан шло гладко. Близился конец зимы, из-под снега кое-где виднелись первые цветы, предвещавшие наступление тепла. С плато, доминировавшего над родным городом Святого Пути Из Восьми Ступеней, путники увидели серые черепичные крыши оазиса. Бывший махаянист засиял от счастья, поторапливая коня в предвкушении встречи.

Но когда они подъехали ближе, их поразило нечто непонятное: город затих, улицы пустовали, не шумели рынки, не бегали дети и даже собаки, не видно было пасущихся стад. Когда они приблизились к крайним домам, стало ясно, что люди есть, но окна тщательно задраены, а двери всех домов и лавок закрыты.

— Здесь случилось нечто ужасное, — пробормотал потрясенный и растерянный Кинжал Закона.

— Наберись терпения, я знаю тут места, где могли укрыться люди. Мой кузен рассказывал о тайных убежищах, созданных на случай набега неприятеля.

Они миновали несколько безжизненных улиц.

— Это должно быть вон на той улочке! Попробуем постучаться!

Однако никто не ответил. Они попытали удачи в соседнем доме — с тем же результатом. И вдруг увидели, что двери большого строения по соседству, напоминающего торговую лавку, сорваны с петель, а возле них прямо на земле сидит человек, опустив голову на руки. Вероятно, он унесся в мыслях куда-то далеко, потому что не сразу услышал стук копыт и резко подскочил от неожиданности, когда путники подъехали вплотную.

— Что ты тут делаешь, ма-ни-па?! Вот это встреча! Я-то полагал, что ты в Чанъане! — Кинжал Закона был искренне удивлен и рад, увидев знакомое лицо. — Позволь представить тебе моего собрата, его зовут Святой Путь Из Восьми Ступеней, он уроженец этих мест.

— Здравствуй, первый помощник настоятеля! — отозвался странствующий монах.

За прошедшее время тибетец заметно усовершенствовал свои навыки в языке хань, но акцент был по-прежнему грубым и резким.

— Как у тебя дела? Ты, как видно, не рад меня видеть.

Ма-ни-па задрожал всем телом, а из глаз его потекли слезы.

— Ну, говори же! Что здесь стряслось? — Первый помощник Буддхабадры не мог скрыть нетерпения.

— Ом! Я едва избежал опасности. Меня хранит Авалокитешвара… Ом! Мани падме хум! А вот некоторые не избежали… — проговорил тибетец, вновь уронив голову на руки.

— Но объясни хоть немного! Разве я тебе не друг? Я готов выслушать тебя! — мягко, но решительно настаивал хинаянист из Пешавара.

— Послушай, ты знаешь, что здесь изготовляли шелк? — поинтересовался Святой Путь Из Восьми Ступеней.

— О да! Еще как знаю. Но тюркюты[52] все здесь разрушили! Зайдите и взгляните сами. Ом! — простонал странствующий монах, неопределенно махнув рукой.

От прекрасно обустроенной и налаженной теплицы, где выращивали шелкопряда, не осталось почти ничего. Сердце Кинжала Закона упало, когда он смотрел на руины и обломки: мешанину камней и осколков керамики, обрубки тутовых деревьев, иссеченные с очевидной яростью. Бронзовые жаровни, в которых варили коконы, валялись на земле опрокинутые, а между ними виднелись разбитые сосуды с красками. На переломанных полках, некогда тянувшихся вдоль стен мастерской, не было больше ни кусочка шелка.

Два монаха из Пешавара стояли окаменев, их надежды растаяли, словно дым.

— Но ты не сказал еще, что сам делаешь здесь, ма-ни-па? — спросил Кинжал Закона, слегка придя в себя от увиденного.

— Я? Ом! Я помогал манихеям в производстве шелка… — вздохнул тибетец. — Меня послал Пять Защит, чтобы помочь императрице Китая.

— Императрице У-хоу? — Кинжал Закона не верил своим ушам.

— Да. Ом! Императрице У-хоу! Такой прекрасной, такой умной, такой замечательной даме! Она может быть по-настоящему доброй, а может — очень, очень злой. Ом!

— Но зачем ей этот шелк?

— Чтобы укрепить Махаяну, — коротко ответил ма-ни-па.

— Насколько я понимаю, у нас нет ни малейших шансов получить то, зачем мы отправились в путь, — удрученно произнес Святой Путь Из Восьми Ступеней.

В этот момент странствующий монах вдруг разразился громкими рыданиями:

— Ом! Мани падме хум! Я охвачен стыдом! Я недостойный!

— Почему ты так говоришь? — Хинаянист был тронут горем товарища.

— Вчера нас схватили тюркюты. Ом! Как будто мы — бесчувственные вещи, трофеи! — Голос ма-ни-па прерывался от волнения.

— Но ведь нападение тюркютов — не твоя вина! — воскликнул Святой Путь Из Восьми Ступеней.

— Их начальник решил освободить меня. Ом! Я сказал, что родился в стране Бод, и