Казалось бы, зачем признание очкариков? Однажды, выбирая, кем стать, богач отринул возможность стать поэтом или ученым и решил, что хочет сделаться спекулянтом – поскольку спекулянтом быть выгоднее. Но после того как успешные спекуляции вознесли ловкача на вершину жизни, ловкач осмотрел с высоты подвластный мир и решил, что быть только богатым ему мало; надо еще, чтобы люди признали, что он стал богатым по причине интеллектуального превосходства над поэтами и учеными. Надо сделать так, чтобы его богатство стало воплощением всего того, что он отринул прежде, выбирая спекуляции. Надо, чтобы люди, ставшие учеными, истратившие жизнь на науку и не заработавшие денег, сами признали, что ошиблись в выборе – выбор их был жалок. Жизнь прошмыгнула мимо, пока они прели в библиотеках и музеях, а вот сейчас, созерцая прозорливого властелина, они понимают, в чем состоит истинная мудрость. О, полнокровный румяный держатель акций! Теперь те, кто некогда корил тебя невежеством, поняли, что подлинная мудрость в накопительстве, действительное знание выражается в негоциях и марже. Вот если бы ученые и философы, подобно успешному богачу, выбрали путь стяжательства, их разум укрепился бы – а так они доживают свой жалкий век, сознавая тщету потраченных усилий. Черви книжные, клопы обойные, обитатели блочных трехкомнатных квартир, – да знаете ли вы, что такое плеск средиземноморской волны под форштевнем трехпалубной яхты? Слышали вы, как хрустят панцири омаров и хлопает пробка Дома Периньон? Видели вы закат над офшорными берегами? А что вы вообще знаете, ничтожества?

Богачи окружили себя интеллигентами, которые ежедневно сообщали своим патронам, что богатство дается именно в силу выдающихся гуманитарных свойств капиталиста и только сокрушительная сила интеллекта может сделать человека миллиардером. Спекулянты слушали профессоров, и мурлыкали от удовольствия, и подставляли интеллигентам пятки: чеши мне пятки, очкарик! И те чесали, а иногда проворно склонялись к пятке, чтобы лизнуть. О нет, не от подобострастия вовсе, но объективно выражая уважение. Богатые богаты потому, что они умнее бедных, – этот простой силлогизм следовало утвердить повсеместно. Профессора сообщали богачам, что более глубоких собеседников, чем банкиры, они не встречали. Рассуждения о прибыли, процентах и вкладах содержат в себе анализ мира, не дающийся никому, кроме богачей. Профессора уверяли, что богачи являются философами в подлинном смысле слова, что богачи – это ученые в превосходной степени, и в поэзии спекулянты разбираются лучше, нежели поэты, а уж в картинах и статуях понимают решительно все.

Богачи любили проводить с придворными интеллигентами откровенные разговоры – для этого охрана привозила интеллигентов на дачи богачей. Обыкновенно богач звонил интеллигенту и предлагал: что если нам поужинать вместе в субботу? У меня как раз нет совещаний… Пришлю за вами автомобиль – а то, знаете, охрана, могут не пустить… Ну, и супругу вашу, само собой, захватите. Взволнованный интеллигент мечется по бирюлевской своей квартире, ищет глаженую рубашку, недырявые носки, а жена рассказывает подругам: нас позвали на ужин… И вот присланный за ними «Мерседес» фырчит у подъезда, вот уже мчатся они по городу, и за унылыми новостройками распахивается шоссе, уходящее в сосновый бор, и вот уже ворота усадьбы медленно раскрываются (ах, у них все здесь автоматическое!). Ах, судьбоносный момент встречи с идеалом – вот мажордом вводит чету интеллигентов в богатую столовую! И куда ни посмотришь, сознание трепещет, ошеломленное размахом бытия! Супруга ощупывает взглядом мебель, супруг понимает, что напрасно захватил в подарок хозяину свою последнюю брошюру о борьбе идей в пореформенной России… А где же хозяин, интересуется чета робко. А хозяин сейчас занят – как раз срочное дело: проблема с филиалом во Франкфурте… Интеллигенты сочувственно ахают: ах, неужели же мы не понимаем! С филиалом во Франкфурте! Боже мой, какие же сомнения, разумеется, он нужен там! Кто мы – и кто филиал во Франкфурте! Мы посидим в коридоре, подождем, вот, газетку почитаем… Однако мажордом усаживает их за обеденный стол, прислуга кормит интеллигентов едой, коей они сроду не нюхивали, лакеи устраивают им экскурсию по особняку: вот эту картину хозяин взял на «Сотбис», а эту статую прикупил на «Кристи». А это что за комната? А, это зал для медитаций – хозяин часто бывает на Тибете, привозит культовую скульптуру. А здесь что? Ну это, это так… концертный зал… И затем, ошеломив интеллигентов роскошью, слуги ведут их в кабинет к хозяину; вот он сам, за резной дверью кабинета – он там работает! Тише! Тише! Мы мешаем сосредоточиться деловому человеку! Деловой человек принимает судьбоносные решения: сколько процентов вложить туда, а сколько сюда! Это вам не латынь учить, голубчики! Тихонечко, на цыпочках, постоим вот тут в уголочке, вдруг заметит… Хозяин строгий, лоб у него наморщен, он резко говорит в телефонную трубку важные слова: отгрузили? растаможили? забашляли? И супруги жмутся у дверей, как бы не помешать беседе. Богач замечает присутствие профессора: ах вот он где, раздавленный великолепием сморчок… Хозяин машет рукой: ну, садись, как тебя там, садись… вон кресло пододвинь, не бойся… штаны у тебя вроде чистые, присаживайся. Хозяин поощрительно скалит зубы: и вы, милая, присядьте. Ваша супруга? Да? Неплохая, неплохая… Дом уже поглядели? Понравилось вам? А накормили вкусно? Нет, без дураков, терпимо? А то я предыдущего повара уволил, отослал обратно на Сардинию… Шельмец, лентяй! Впрочем, сегодня все было удачно, не так ли? Да вы не бойтесь, говорите как есть! У интеллигента кружится голова… Он сидит в кабинете воротилы, говорит почти что как с равным, он даже дарит ему свою монографию… И барин задает интеллигенту доброжелательный вопрос: ну что, мудила очкастая, понял теперь, в чем смысл жизни? И разомлевший от дорогой еды, оглушенный роскошью интеллигент отвечает, что смысл жизни в том, чтобы пытаться стать таким вот воротилой – прозорливым ворюгой, опытным спекулянтом, смелым богачом.

Интеллигенты выделяли из прочих богачей тех, которые создавали газеты и журналы, открывали галереи и магазины – то есть давали им рабочие места. К этим богачам ходили на поклон регулярно и кланялись особенно усердно. И богачи привыкли к мысли, что в искусстве они разбираются лучше интеллигентов, а с течением времени они в самом деле стали разбираться лучше – они полюбили высказывать мнения по поводу картин или книг, их вкус стал мерой искусства.

Диктат богача лишь по видимости вступал в противречие с обещанными демократией свободами: даже когда богач впадал в неистовство и начинал вдруг орать на интеллигента, тот понимал – это ради свободы в высшем смысле.

Да, есть парадокс в общественной конструкции – но в этом шарм демократии!

– Ты сдурел! Зачем сюда приперся, болван? – Так встретил банкир Балабос авангардиста Гусева, посетившего его загородный особняк.

Балабос давал ужин для коллег-банкиров и сотрудников президентской администрации, кремлевских чиновников. Лимузины встали цугом возле главного входа в усадьбу, охрана прогуливалась по терассе, гости перетекали из залы в залу – и тут в перспективе анфилады комнат возникла фигура свободомыслящего Гусева.

Как сюда попал этот нетрезвый человек (а Гусев был по обыкновению пьян), никто бы объяснить не сумел. Гусев часто появлялся в усадьбе, прислуга привыкла к нему – вот и пропустили. Гусев пользовался расположением банкира Балабоса, приобретавшего кляксы художника за суммы, которые сам Гусев уважительно именовал «среднеевропейскими ценами на искусство».