– Будьте добры.

– Благодарю.

Чичерин открыл папку, достал листочки и принялся равнодушно (так показалось Панчикову) читать, постукивая пальцем по краю стола.

– Вы можете совместно ознакомиться, – сказал следователь Щербатов. – Следствие, гражданин Панчиков С. С., подозревает вас в предумышленном убийстве. Вы, Семен Семенович, подозреваетесь в том, что задушили брючным ремнем гражданина Мухаммеда Курбаева, проживающего, – и следователь назвал какой-то далекий московский адрес, то ли Фуняково, то ли Коровино, унылое место, где обычно и проживают бедные люди.

У Семена Семеновича в голове грохотало, слова он слышал не все, а только некоторые. Следователь шевелил губами, выговаривал адрес Мухаммеда, адреса Панчиков не разобрал, и только бухнуло в уши «корпус два, квартира шестьсот тринадцатая». Панчиков хотел сказать, что он протестует, нет, надо сказать так: «Заявляю протест!» – но однако он не сказал ничего – протест выходил нелепым: не мог же Семен протестовать против номера квартиры убитого. Следователь говорил еще, описывал, как именно Панчиков совершил убийство, как следствие вышло на его след, как нашли на ремне отпечатки пальцев Семена Семеновича, как показания свидетелей позволяют уверждать, что Семен Семенович отлучился из общей залы на десять минут… И ничего этого опровергнуть Панчиков не мог. После каждой фразы он хотел сказать «Протестую!» – но не говорил – ведь если нашли отпечатки пальцев, то отпечатки действительно есть, а если свидетели написали показания, то показания имеются. Панчиков молчал и смотрел прямо перед собой, причем глаза его вдруг стали мокрыми. Почему это со мной сделали? За что?

– Досадное недоразумение, – сказал Чичерин следователю, когда тот закончил говорить, а адвокат закончил чтение. – Вы, надеюсь, понимаете, кто мой подзащитный. Господин Панчиков – не человек с улицы… Мы не в Советском Союзе, мы в правовом государстве, и права свои господин Панчиков знает. Так?

– Так, – сказал Семен Семенович. Ему показалось, что от него ждут подтверждения, и он подтвердил. И в самом деле, вчера он был уверен, что знает все свои права: право на свободу слова, свободу собрания… на что там еще права имеются? Но права уйти из камеры у него не было. Или есть такое право, он просто не знает о всех своих правах? И Семен Семенович повернул больной взгляд к Чичерину.

– Права гражданина Панчикова прописаны в Уголовном кодексе, – сказал следователь.

– Поговорим о процедурном вопросе. – сказал Чичерин, – Мы, разумеется, обратимся в суд с просьбой принять залог, чтобы освободить подозреваемого из-под стражи на время следствия.

– Это не найдет понимания суда, – заметил следователь. – Подозреваемый обладает зарубежным гражданством и может покинуть страну.

– Семен Семенович даст подписку о невыезде. Вы не возражаете?

– Возражаю.

– Хотел бы переговорить с подзащитным с глазу на глаз, – сказал Чичерин. – Куда мы можем пройти?

– Здесь следственное управление. Места для бесед с адвокатом не предусмотрено… Оставить вас одних не могу. Решеток на окнах нет, первый этаж.

– Наденьте на меня наручники, – сказал Панчиков с тоской.

– Сделаем так, – Щербатов почти дружески улыбнулся, – я перейду в дальний угол – оттуда ничего не слышно.

– Выбирать не приходится. – Чичерин поджал губы.

И они остались одни, точнее сказать, почти одни – спиной к ним сидел следователь, читал газету.

– Видите! – Семен Семенович кричал шепотом, оттого крик вышел страшнее. – Понимаете?

– Понимаю. Это дело Бейлиса.

– Именно! Именно дело Бейлиса! – Семен Семенович Панчиков схватился за голову и стал раскачиваться на стуле. Как же он раньше не понял этой чудовищной аналогии! – Дело Бейлиса… дело Бейлиса… А почему именно Бейлиса?

– На Сакко и Ванцетти вы не похожи, Семен Семенович. Вы либерал, а не пролетарий.

– Да! Так! Дело Бейлиса! Они хотят выставить всех либералов – убийцами… Шито белыми нитками… убийство рабочего…

– Ритуальное убийство, – поправил адвокат Чичерин с мрачной радостью. – Совершено ритуальное убийство: еврей убивает мусульманина… тонко спланировано… придумано недурно.

– Ритуальное убийство? – Панчиков не ожидал такого поворота. – А ритуальное почему?

– День какой был, вы не заметили, а, Семен Семенович? День иудейской мести, праздник Пурим, освобождение народа Израилева от власти Аммана. В синагогу ходите? – и адвокат подмигнул Семену Семеновичу Панчикову своим круглым жарким глазом. – А что было потом с Амманом? Повесили его – а вместе с ним удавили и всех его мусульманских родственников… Удавили, понимаете?

– О чем вы?

– Аммана удавили… точь-в-точь как Мухаммеда… понимаете?

– При чем тут это! И вообще я не еврей…

– Семен Семенович! Ну уж мне-то можно!

– Ну хорошо, я еврей, но уверяю вас, это к делу не относится!

– Еврей, миллионер, американец, либерал – убивает мусульманина, бедняка, российского гражданина. Уверяю вас, здесь всякая деталь важна. Позвольте мне задать формальный вопрос – просто так уж положено. Семен Семенович, а вы на самом деле татарина не убивали? Уверены?

– Вы с ума сошли!

– Спасибо, вы меня успокоили. Дело в том, что я беседовал с вашей супругой, она мне дала понять…

– Что такое?

– Не обижайтесь, Семен Семенович, мне надо выстраивать линию защиты. Ваша супруга заявила, что вы сторонник жесткой шоковой терапии в отношении развивающихся стран. Вы, в частности, сказали за ужином…

– Я не имел в виду… – И жена тоже – вот так, в спину, о, какая боль! – Не убивал я! Мусульман люблю!

– Неужели любите, Семен Семенович? А за что? В ближневосточном конфликте вы на стороне арабов или евреев, Семен Семенович?

– То есть нет, не люблю… За что любить… – Панчиков с ужасом сообразил, что Чичерин может отказаться вести его дело. – Я против мусульманства как такового… но в частностях… – Он запутался, смолк, закрыл лицо руками.

– Не волнуйтесь так. Мы вас в любом случае вытащим.

– То есть как – в любом?

– Признания делать, значит, не станете? Категорически? Это я обязан спросить, просто на всякий случай. – Адвокат перелистывал дело, шевелил губами, что-то считал. – Я бы сумел настоять на смягчающих обстоятельствах. Шесть лет максимум и с амнистией в хорошей перспективе. Допустим, через четыре года.

– Через четыре года? – Дальняя стена комнаты покрашена до половины в красный, кровавый цвет. Зачем они так стены красят? Чтобы кровь была незаметна? – Четыре года?

– Колонию подберем с санаторным режимом. Конечно, это потребует определенных расходов.

– Каких расходов? – непроизвольно спросил Семен Семенович. Он собирался возмутиться, но финансовое любопытство взяло верх.