Я тихо плелся за ними.

В тесном коридоре, упиравшемся в тяжелую дверь, больше не было ни души. Скоур открыл ее, за ней оказалась просторная комната, которую я чуть было не принял за какой-нибудь склад. Она была беспорядочно завалена всевозможной мебелью, оружием, драгоценностями, посудой и коврами. Вся эта груда лежала в полном хаосе и запустении, вещи утопали под слоем пыли. Скоур с нескрываемой гордостью глядел на свой хлам.

— Нравится? — спросил он.

— Что? — спросила Дуаре.

— Мое богатство. Я страшно богатый человек! Нет, ты только погляди! Это все настоящее, не с помойки. И тряпки, и побрякушки, и ордена. Мне многое дарят. Люблю пустячки, чрезмерно дорогие подарки обязывают… И статуи, и посуда, и все остальное. Хороши вещи? Каждая больших денег стоит. Равного этому не найти на всем Амторе. Люди мечтают иметь такую красотищу. Но она всегда будет принадлежать только мне. Только нам с тобой. Видишь, сколько тут золота… Его рыли в горе, под старым Броколом, среди редиски. Оно, говорят, принадлежало тамошней богине огня. Девка там у них какая-то нечеловеческой красоты родилась из огня, обожествили. Не удивлюсь, так горит… Не молчи, отвечай по знаку, — он поднял руку, взмахнул и с улыбкой дал голос: — Говори. Отвечай мне.

— Сходите за редькой…

— Нету у нас редьки. Редиска, сказал. Капуста. Там, в Броколе, много всего.

— Морская пехота… — сквозь зубы выдавила из себя раздраженная Дуаре.

— Что хочешь сказать? — допытывался джонг из мертвецкой. — Ты взволнована? Не знаешь слова? Я тебе помогу. Ты очень взволнована. Скажи… э-э, вот что… Любимый, такого собрания драгоценных вещей нет больше ни у кого, а теперь к ним еще присоединяюсь и я, прекрасная Дуаре. Повтори.

— Мне жаль, что я не знала вашу маму… — сказала она и с непередаваемо отстраненным лицом вынула ногтем вверх из левого кулака свой средний указательный палец.

— Не понял слов, — опешил Скоур. — Сказать надо не про маму, дорогая. Про маму я и сам ничего не понимаю, говорили — была. Родился не знаю у кого, потому не беда, что ты с ней не была в знакомстве. Скажи про собрание драгоценных вещей. Хочешь, я все перемеряю перед тобою, чтобы ты поглядела, как я величественно выгляжу во всех этих наградах? И сама померь. Не стыдись, ты так же устроена, как все остальные бабы. Я всех вас видал… Говори… Нет, погоди, я дам знак когда, — он глубоко вздохнул, насладился шикарной паузой и поднял брови: — Давай…

— А не пошли бы вы уже… — вдруг она прижала руку к сердцу и стала что-то искать глазами. Волнение в ней обнаружилось.

— Куда не пошел бы? Хочешь, чтобы я вышел из комнаты? Разумеется. Эта комната будет твоей примерочной. Она не заслуживает того, чтобы стать личными покоями королевы Морва! Нет, не заслуживает! И потолки надо выше, и света больше.

Я стоял под дверью, так бы себе и простоял еще сколько-нибудь. Я смотрел на нее, понимая, что сильно ее беспокою. Чует она меня. Слышит по движению кожи. Да так и должно быть! Нет, не меня. Шум.

Меня тоже смутил шум позади, я шагнул вперед и взялся за щеколду. Рассчитывал, знаете, действовать беззвучно, ведь Скоур, в отличие от меня, был вооружен.

Решил неожиданно наброситься на него сзади и свалить, прежде чем тот успеет что-либо предпринять.

Но щеколда на двери предательски брякнула! Брякнула, стерва! Не понимала, что от тишины зависят две человеческие жизни, железка паршивая!

Скоур моментально обернулся и увидел меня с лицом… то есть у вас двух центов не найдется? Ба! Этот взгляд я буду вспоминать и лежа в гробу…

XVII. Игра со смертью

Джонг Морва сразу же, особо не размышляя, выхватил меч и, гнусно ухмыляясь, прыгнул в мою сторону, приставив острие к моему животу.

— Какая встреча! — воскликнул он. — Рад тебя видеть, парень из Калифорнии. Мерзкий враль. Мы не поленились, подняли документацию. Нет такой земли на Амторе. А ты меня осчастливил своим визитом. Я решил было, что судьба и так была слишком добра ко мне, вернув мне двух моих красавиц, вчера и сегодня! Одна из них только что согласилась стать королевой Морва. Наилюбимейшей будет. А теперь еще и ты. Веселая компания подобралась!

По мере произнесения этой тирады его тон, как у всех психопатов, менялся. В данном случае — с ироничного на гневный. Так же менялось и выражение бронзового лица. Оно стало ожесточенным, лоб ушел в три морщины, щеки втянулись, а в глазах-углях обнаружились те же симптомы безумия, которые я замечал у него и раньше.

За его спиной стояла Дуаре, еще не понимая происходящего. Нет, тут была не радость. Не удивление, не ужас. Как человек на морозе, объятый последним теплом, выдаваемым телом, но уже наполовину в погибельном сне, она произнесла белыми, тяжелыми губами, и, вообразите, совершенно спокойно:

— Зачем ты пришел сюда, Карсон? Он же убьет тебя!

— Кто? — переспросил я в уму непостижимой браваде отчаянного храбреца, поглядев на обнаженный меч перед своим животом. — Эта кучка дерьма? Не мечтай.

— А я знаю, за кем он пришел, — сказал Скоур. — За той девушкой — Нальте, за которой шатается, как собачонка, не за тобой же. С ней попроще, она не привыкла ломаться. Ох, сколько чудесных ночей мы с ней провели! Да с гостями! Она и гостей моих обучила кой-чему. Дешевая шлюха. Гляди, Дуаре, этот атлет выбрал шлюху. Ей он тоже рассказывал о необыкновенной любви, мне сообщили. Любовнички. Сегодня гуляли полночи, рука в руке… За тобою он даже не соизволил вернуться! Что ты ему? Очередная милая дама. А Нальте, видать, зацепила крепко… У нее такая розочка… И она знает местечки. Гляди, не успели мои люди изловить девчонку в Хавату, он, как придурочный, прибежал ее спасать, — вымолвил мерзавец и надавил мне на живот острием своего меча.

— Не слушай его, детка… У него только два вида оружия: эта железяка и ложь. Второе, по себе знаю, убивает скорее.

— Какую смерть ты предпочтешь, глупец? — спросил джонг, улыбаясь премерзко. — Я думаю, от прямого удара в грудь. Да? Тогда ты сразу отправился бы на тот свет. Раз — и все. И уже через день-другой я вошел бы в тебя… покопаться… Дал живительной силы, парафина, натрия… И ты бы воскрес. Я большой мастер трупологии, с орденом за вклад. Два диплома имею. Тоже — за вклад. Оба подписаны величайшими умами Амтора по