всегда кладут свои яйца в гнездо, случается, что они кладут их прямо в песок, или на траву, или куда придется, не заботясь вообще нисколько о судьбе своих яиц.

Много существует предположений относительно этих заброшенных яиц. Одни говорят, что самка кладет их около гнезда как пищу молодым детенышам, которые в первое время не в состоянии еще сами отыскивать себе пищу.

Людвиг, как и его отец, отрицал такое назначение этих брошенных яиц, утверждая, что самка просто роняет их.

Гаспар поддерживал это мнение, говоря, что птицы никогда даже не подходят к таким яйцам и что последние остаются лежать на земле, пока не сгниют. Он полагал также, что самки бросают яйца за недостатком места в гнезде; высиживает яйца самец, а кладут их несколько самок, и поэтому получается, что яиц оказывается гораздо больше, чем может поместиться в гнезде.

Поговорив о привычках, свойственных всем страусам, молодой натуралист сообщил собеседникам, что третья порода принадлежит большому материку Новой Голландии, обыкновенно называемому Австралией. Этот страус по своему образу жизни очень походит на страусов Африки и Южной Америки. Правда, он отличается от них по своему внешнему виду, но подобная разница существует и среди африканских страусов между самцом и самкой.

— Сравнивая между собой эти три породы, — заметил Людвиг, — можно сказать, что из них африканская — самая крупная, а австралийская — самая маленькая; страусы же Южной Америки, иначе называемые нанду, занимают середину, и хотя все они распределены в различных частях земного шара, но, несмотря на это, принадлежат к одной и той же породе. Я слышал много раз от отца, что решительно нет никакого смысла разделять их на несколько видов; только натуралисты из любви к научному труду различают в них три породы; африканский слывет под именем struthio camelus, а южноамериканский — rhea americana, вместо struthio rhea, как бы они должны были называться по-настоящему.

Ни Гаспар, ни Циприано не прерывали ни одним словом натуралиста, радуясь, что он хоть на минуту оторвался от тяжелых дум.

Людвиг продолжал:

— Есть еще другие птицы, принадлежащие к семейству страусов или, по крайней мере, близкие к ним, но сведения о них очень незначительны в сравнении с остальными тремя породами: это страус, встречающийся главным образом на больших островах архипелага восточной Индии. Кроме того, есть очень любопытный экземпляр страуса без крыльев, открытый недавно в Новой Зеландии. Натуралисты делят их даже на два вида и предполагают, что есть третий, если не четвертый, вид в лесистых горах островов Маори. Его причисляют к страусам, которых он напоминает в некоторых отношениях; главным же образом сходство это выступает нагляднее всего в устройстве крыльев, недостаточно развитых для поддержания его туловища во время полета. Но эту классификацию далеко нельзя назвать точной, хотя его и можно присоединить скорее к семейству struthio. В действительности же все-таки существует только три вида страусов: африканский, австралийский и американский.

— Только три вида! — воскликнул Гаспар. — Что вы говорите, сеньор Людвиг? Даже в пампасах их существует два.

— Вы ошибаетесь, Гаспар, — спокойно ответил Людвиг.

— О нет, сеньор Людвиг, я сам видел и даже ловил много раз, когда был с генералом Розасом в походе против южных индейцев. Это было приблизительно миль на сто к югу от Буэнос-Айреса, около Рио-Колорадо. Там-то и встречается другой вид, который мы, гаучо, называем petise[21]. Величиной они приблизительно с две трети этих страусов, но яйца их почти одинаковой величины, только у petise форма несколько иная и окраска бледнее. Ноги у них короче, и перья спускаются на несколько дюймов ниже голени, отчего они бегают не так быстро, как rhea.

Эти сведения были совершенной новостью для Людвига и Циприано. Хотя они выросли в Южной Америке, но никогда не слыхали о каком-либо другом виде страусов, кроме того, который им обыкновенно приходилось встречать в своих экскурсиях.

Гаспар рассказал им еще кое-что о них. Он говорил, что яйцо самой большой породы страусов весит каждое больше полутора дюжин обыкновенных куриных яиц и что в гнезде бывает от двадцати до тридцати штук яиц, а иногда и до пятидесяти.

Между прочим, он подтвердил также слова Людвига относительно высиживания яиц самцом. Он рассказывал, что самец ухаживает за птенчиками первое время, пока они нуждаются в защитнике.

Во время высиживания самец не отходит далеко от гнезда и остается на своем посту даже в том случае, если проезжает кто-нибудь и ему грозит опасность быть раздавленным копытом лошади. Когда его беспокоят, он сердится и может быть опасен. Гаспар вспомнил даже пример, когда страус бросился на всадника. Нападая, он прыгает и наносит удары своими длинными и сильными ногами, не переставая громко шипеть, точь-в-точь как рассерженный гусь.

Звук при этом настолько странен, что нельзя даже определить его происхождения, и едва можно поверить, что он произведен птицей, если вы не видите страуса перед собой.

Тут Людвиг прервал Гаспара, сказав, что то же самое делает и африканский страус, и путешественники часто принимают это сильное шипение, похожее на звук рожка, за рычание льва или другого дикого зверя. При этом Гаспар добавил, что страусы вообще очень пугливы и редко подпускают к себе близко; когда же их испугают, они бегут всегда против ветра, чем пользуются гаучо, чтобы настичь их. Для этого они отправляют кого-нибудь им навстречу.

Видя себя окруженным всадниками, страус совершенно теряется и бежит куда попало; тогда уже нетрудно поймать его арканом.

Беседа путешественников тянулась до тех пор, пока ночь не окутала равнину своим темным покровом.

Затем, растянувшись на своих «диванах» и покрывшись сверху пончо, они заснули крепким сном.

Глава XIV

ВИСКАЧИ

На другой день на рассвете путешественники уже были на ногах и, закусив остатками жареного страуса, оседлали лошадей и отправились в путь, по-прежнему следуя по берегу Пилькомайо.

За ночь их лошади отдохнули, совершенно оправились от влияния электрических угрей, и всадники быстро подвигались вперед, насколько возможно ускоряя шаг при мысли о дорогой для них Франческе.