когда Циприано отошел от них шагов на двести. — Ну, разве наш милейший юноша не похож теперь на журавля? Если бы я не знал, что на нем моя рубашка, я сам бы принял его за птицу.

Людвиг ничего не ответил: он весь был поглощен созерцанием своего кузена, медленно шагавшего, слегка покачиваясь, точь-в-точь как это делают журавли.

Молодой парагваец играл свою роль безукоризненно, точно всю жизнь только и занимался этим; он то смело делал шаг вперед, то вдруг останавливался, опуская свой длинный клюв к земле как бы для того, чтобы схватить слизня, ужа, ящерицу или другое какое-нибудь пресмыкающееся, которыми питаются журавли. Проделывая эти шутки, юноша держал руки под рубашкой, так же как и болу. Но вместо того чтобы прямо идти к страусам, он, по совету гаучо, сделал обход, обогнув болото. Когда, наконец, Циприано был уже на одной линии с птицами, то и тут он не пошел к ним прямо, а продолжал осторожно приближаться, подражая движениям журавля: он то вдруг останавливался и встряхивал своими белыми крыльями, то вытягивал клюв, точно глотая рыбу или ужа, и затем делал вид, что отыскивает новую добычу.

Собственно говоря, ничего нет удивительного, что птицы оставались спокойными. Иногда таким образом удается обмануть животных даже более смышленых, чем страусы, как, например, пампасскую пуму, ягуара.

Подозрение у птиц явилось только тогда, когда поддельный журавль был уже около них. Тут они сразу перестали щипать траву и, вытянув свои длинные шеи, испустили пронзительный крик.

Самка, как всегда, оказалась более хитрой и боязливой. В ту минуту, как раздался крик, она быстро отскочила назад, оставив своего товарища одного перед опасностью.

Последний стал выказывать враждебные намерения к неожиданно появившемуся пришельцу, подражая гусям, которых чем-нибудь раздразнили: он вытянул вперед шею и задвигал ею, но это, конечно, ему нисколько не помогло; раздался свист, и, прежде чем страус успел сделать какое-нибудь движение, его ноги были опутаны арканом, и сам он упал на землю, беспомощно взмахнув крыльями.

С быстротой молнии устремился к нему мнимый журавль и одним ударом в голову, нанесенным с ловкостью, которой научил парагвайца гаучо, сразу парализовал все движения птицы; страус неподвижно вытянулся на земле, между тем как его испуганная подруга, подняв крылья, с необычайной быстротой неслась по высокой траве пампасов.

Людвиг с живейшим интересом смотрел на это зрелище, а Гаспар радостным криком приветствовал успехи парагвайца. Оба они, не медля ни минуты, поспешили к Циприано, чтобы помочь ему дотащить такую громадную дичь.

Гаучо вырезал самые лучшие куски из страуса, и все трое с особенным удовольствием принялись за приготовление обеда, на который они положительно не рассчитывали час тому назад.

Между тем не было ни огня, ни дров; Гаспар с Людвигом не подумали об этом, всецело заинтересованные движениями Циприано.

Они помогли парагвайцу перетащить добычу на свой бивак. Помощь их в этом не была излишней: страус оказался весом с хорошего барана.

Гаучо тотчас же принялся разрезать своим ножом дичину на куски; Людвиг собирал дрова для костра, а Циприано снимал с себя маскарадный костюм. Ему пришлось довольно долго повозиться над собой, чтобы снова принять человеческий образ: мокрый порох не отставал от лица юноши. По счастью, недалеко от лагеря протекал ручей; впрочем, не будь вблизи ручья, путешественники не расположились бы здесь биваком.

Никому в голову не придет остановиться биваком далеко от воды, кроме разве тех случаев, когда нет другого выхода.

Пока парагваец снимал с себя рубашку, Гаспар распутал веревки, которыми были обмотаны его ноги, а пока юноша отмывал в ручье лицо, огонь успел разгореться, и нарезанные куски страуса уже поджаривались, распространяя вокруг аппетитный запах поджаренного мяса. Чайник кипел тут же. По счастью, мешок со всеми принадлежностями для чая не был потерян, как сначала думали путешественники. Гаучо привязал его, как потом оказалось, по ошибке к своему седлу, где он был незаметен за многочисленными ремнями рекадо. Не будь этого, драгоценное содержимое мешка очутилось бы вместе с другими вещами на дне риачо. А без этого ничто не мило парагвайцу.

Все трое, довольные драгоценной находкой, были в самом приятном настроении, насколько, конечно, это было возможно в их печальном положении. Природа, казалось, хотела отвлечь их от тяжелого горя, направляя их мысль в другую сторону и рассеивая их целым рядом неожиданных происшествий во время их пути. Иначе несчастье окончательно сломило бы их. Теперь они наслаждались отдыхом, сидя вокруг пылающего костра в ожидании, пока вскипит вода и достаточно зарумянится жаркое. Разговор не умолкал ни на минуту. Гаспар не хотел, чтобы печальное раздумье вновь охватило его молодых товарищей, и старался отвлечь их, переходя от одного предмета к другому.

Понятно, в эту минуту разговор шел о страусах. Тема эта представляла большой интерес для Людвига; он рассказал своим товарищам весь запас научных знаний, вынесенных частью из книг, частью из бесед с отцом, и перечислил все породы страусов, живущих на земном шаре.

Самая крупная порода — африканская, которую римляне называли struthio и орнитологи — camelus, потому что своим общим видом птица эта действительно напоминает верблюда. Это сходство в самом деле настолько поразительно, что голландские колонисты с мыса Доброй Надежды, не знакомые с ученым названием страуса, также заметили это сходство с верблюдом и прозвали страуса «птица-верблюд».

Людвиг сообщил также, что, хотя африканский страус гораздо больше южноамериканского и отличается от него цветом оперения, но по строению тела и образу жизни и тот и другой совершенно одинаковы. Оба живут на равнинах и весьма редко встречаются в лесистых и скалистых местностях или по склонам гор. Правда, американский страус попадается в Кордильерах на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря, но опять-таки только на плоскогорьях, простирающихся между горными цепями, но не на горах. Они любят так называемые бесплодные и пустынные пространства, хотя встречаются также и на плодородных равнинах, поросших травой, как, например, в пампасах Ла-Платы и в саваннах Чако. Самец-страус, подобно нашему петуху, охраняет нескольких самок с той только разницей, что они, в отличие от наших кур, кладут свои яйца в одно гнездо, на которое и садится самец во время высиживания яиц. Самки, впрочем, не