две минуты спустя, в 16:10, прибыл наконец и сам глава следствия. В сопровождении двоих помощников он вышел из машины посреди проезжей части, проследовал к черному седану и спросил у стоящего там оперативника:

– Что тут происходит?

– Сверху из окна швырнули бутылку с виски, инспектор. Разбилась о крышу этого автомобиля. Мы собрали все, что смогли, и взяли пипеткой несколько капель виски…

– Прекрасно. Ничего не предпринимайте, пока я не осмотрюсь наверху. И не забудьте извиниться перед этой леди…

– Да, сэр, уже извинились. Она собирается накатать на меня жалобу, обратиться к мэру и подать в суд на городскую администрацию за…

Впрочем, инспектор Деймон из убойного отдела уже ушел. Крупный, широкоплечий, с челюстью боксера и грустными глазами поэта-пессимиста, он стремительно вошел в вестибюль и направился к лифтам, ничем не выдавая, что ощущает внутри себя гнев – тот гнев, который свойствен представителям закона, уяснившим, что основы этого самого закона были кем-то поруганы, – но на самом деле инспектор был ужасно зол. Будучи хорошо знаком с миром преступности после двадцати лет работы в полиции Нью-Йорка, Деймон был готов принять его за неотъемлемый элемент общей картины жизни большого города, но его всегда оскорбляло бесцеремонное и неподобающее вторжение этого элемента в круги, где ему не было места. И вот, входя в богато обставленную прихожую Помфретов и передавая встретившему его там полицейскому в форме свои шляпу и пальто, инспектор Деймон был уже не только представителем закона, исполняющим свой долг, но и человеком, которому нанесли личное оскорбление. Бросив хмурый взгляд на здоровяка, подступившего к нему справа, он с раздражением спросил:

– Где Крейг?

Инспектора проводили в большую комнату с желтыми панелями на стенах и с желтой мебелью. В дальнем конце этой комнаты он остановился, хмуро глядя на распростертое на полу тело. Стоявший на коленях рядом с мертвецом человек бросил через плечо взгляд вверх, приветствовал инспектора кивком, убрал лежащие перед ним вещи в раскрытый саквояж и поднялся. Инспектор повернулся к другому служителю закона, который отделился от стоявшей в центре комнаты группы, и потребовал ответа:

– Ну?

Судя по выражению лица, сержант Крейг тоже считал, что у преступности есть свое, отведенное ей место и что это место не здесь.

– Кажется, все плохо. Хуже и быть не может, инспектор, – мрачно сообщил он. – Умер до прибытия медиков. Перри Данэм, сын миссис Помфрет. Выпил виски в обществе еще восьми человек, находившихся тут же в комнате, рухнул на пол и умер в конвульсиях. Ни последних слов, ни записки – ничего вообще. Доктор говорит, отравление цианидом.

– Я сказал «вероятно», – вмешался мужчина с саквояжем. – Ни за что не хотел бы давать…

– Благодарю вас, – с раздражением и сарказмом произнес Деймон.

Он опустился на колени рядом с телом и, опираясь на обе руки, приблизил лицо к губам Перри Данэма так, что едва не коснулся их носом, и вдохнул. Повторив эту процедуру еще раз, Деймон выпрямился, встал и собрался было по привычке отряхнуть колени, но остановился, увидев, что в этом нет нужды, и повернулся к сержанту Крейгу с новым требованием:

– Так кто же, черт побери, выбросил бутылку виски в окно?!

– Не знаю, сэр. Мы всего пару минут как прибыли. Лейтенант Уэйд из Девятнадцатого…

– Я здесь, инспектор, – окликнул Деймона вошедший в комнату человек и быстрым шагом направился к остальным. – Прибыл в три часа сорок три минуты. Потерпевший был уже мертв. Пришлось выставить вон четверых репортеров с радио. Мне сказали, что бутылку с остатками виски выбросили из окна…

– Кто выбросил?

– Это мне неизвестно. Здесь находилось десять человек, не считая троих или четверых из прислуги, и я знаю лишь то, что сообщил мне Текумсе Фокс…

– Фокс! Как, черт возьми, он так быстро здесь оказался?!

– Он не оказывался. Фокс уже был тут, когда все случилось.

– И где он теперь?

– Недалеко. В комнате, которую тут принято называть библиотекой. Я выпроводил всех отсюда и записал имена с адресами. – Лейтенант протянул Деймону исписанный лист бумаги. – Только это я и успел, не считая того, что установил, из какого стакана Данэм выпил, перед тем как упасть. Я отдал его сержанту Крейгу.

Деймон пробежал взглядом список имен, после чего повернулся к сержанту:

– Хорошо, займись делом. Ничего не упускай. Все, что найдешь в карманах, передашь мне. Как только труп сфотографируют, отправь его на вскрытие. И найди то, в чем был принесен яд… Он, кстати, мог быть жидким или в виде порошка. Ищи по запаху, но имей в виду: порошок не имеет запаха, пока его не разведут. Внизу считают, что набрали что-то пипеткой. Отправь в лабораторию вместе с собранными осколками бутылки и со стаканом, из которого он пил. Двоих поставь у двери. Доктор, я предпочел бы получить результаты вскрытия как можно скорее.

– Вечером в воскресенье, – безрадостно протянул доктор.

– Вот-вот… Там, где я сейчас, тоже воскресенье. Ну хорошо, лейтенант, показывайте, где эта ваша библиотека… и, ради бога, прекратите так улыбаться. Можно подумать, кто-то отравил беднягу только затем, чтобы протащить ваше имя в газеты.

– Прошу за мной, инспектор, – с достоинством произнес лейтенант.

Войдя в библиотеку, инспектор Деймон остановился и огляделся, тяжело вздохнул и снова огляделся. Когда он появился на пороге, к нему сразу обратилось пятнадцать пар глаз, и даже при том немногом, что было ему известно, он нисколько не сомневался в том, что за одной из этих пар глаз скрывается мозг, лихорадочно собирающий все доступные ему хитрость и обладание для защиты от смертельной опасности. Именно то, как некоторые убийцы умели сосредоточиться при встрече с роковой опасностью, которую он собой воплощал, заставляло инспектора высоко оценивать умственные способности и нервную систему людей, независимо от их пола. Деймон не переставал изумляться тому, как сознание чудовищной вины прячется порой тихо и неприметно в крошечной темнице человеческого черепа…

– Миссис Помфрет, – сказал лейтенант Уэйд.

Она уже сделала шаг, и Деймон двинулся навстречу, чтобы представиться лично.

– Я инспектор Деймон, – сипло произнес он, чувствуя некоторую неловкость.

Ему частенько приходилось иметь дело с любыми проявлениями скорби, и с ними он справлялся без особого дискомфорта, но глаза этой женщины смутили его. Они были сухи, тверды, пронзительны… и не несли в себе никаких эмоций.

Она заговорила спокойно, делая четко выверенные паузы, словно отмеряя количество воздуха, необходимоле для произнесения каждого слова:

– Эти полицейские ничего не добились. Ничего не сделали. Они сказали, что им придется дождаться вас. Мой сын мертв. Мой единственный сын. Мое единственное дитя. Что вы намерены предпринять?

– Так… – Деймон