– Ну? – спросил он. – Такая эффективность вас устраивает, сэр Персей?

– Меня зовут Перси, – буркнул юноша. – И раз уж вы обладаете такими возможностями, почему бы вам не разобраться с горгоной самим?

– До окончания нашего уговора, друг мой, и пока дело касается еще и олимпийцев, вас будут звать Персеем. Что же до наших возможностей… – Он пожал плечами. – Их у нас, конечно, много. Есть оружие, столь древнее, что использование его приведет к полному уничтожению. Есть и столь новое, – ослепительно улыбнулся он, – что мы сами еще не знаем всех его возможностей. Но никуда не деться от легенды, согласно которой пророчество должно быть исполнено, если мы хотим, чтобы мир существовал и дальше. – Он самодовольно кивнул. – А теперь, если вы двое соблаговолите покрепче ухватиться за мой пояс, мы двинемся дальше…

Перси вдруг заметил, что здесь, вдали от темниц Полидекта, Гермес держится значительно спокойнее и даже самонадеяннее. В манерах его ощущалась теперь этакая аристократическая надменность, которой и следа не было вчера вечером, когда он то и дело тревожно оглядывался на решетку над головой. Чего он мог опасаться, обладая таким оружием? Неужели солдат, таких же ограниченных, как сам Полидект? Может, оружия у него совсем немного, так что использовать его можно только в случае крайней необходимости? Или только для сделок с людьми вроде него, которых эти олимпийцы (кто они такие, интересно?) считают особо ценными для себя? И, если уж на то пошло, с какой стати им вообще заключать сделку с таким великим неудачником, как Перси Эс Сей? Что бы там ни говорил Гермес насчет возможностей их оружия, простая логика советовала бы олимпийцам самим использовать его против Медузы, а не вручать его для этого простому смертному. Если у них, конечно, есть такое оружие. И если они могут… Он тряхнул головой, отбрасывая эти мысли, и ухватился за пояс Гермеса, как это сделала уже с другой стороны Энн. Златокожий олимпиец повел плечами, потом тронул рычажок на поясе, и они оторвались от земли. Не резко, но плавно, словно их нес легкий теплый ветерок. Набрав высоту в две или три сотни футов, Гермес покрутил настройки, и они довольно быстро заскользили над землей куда-то в южном направлении. Держаться за пояс было не тяжело, и полет при хорошей погоде выдался довольно приятным. Перси и Энн улыбались.

– Здорово, правда?

– Это что у вас, антигравитационный пояс? – поинтересовался Перси. Гермес искоса бросил на него холодный взгляд.

– Таких вопросов вам лучше не задавать, – отрезал он, снова передернул плечами и принялся смотреть вперед по курсу. Перси прикусил губу. Этот тип определенно ему не нравился.

Приземлились они на маленьком полуострове на южной оконечности Серифоса. Там, на нависавшем над морем выступе скалы приютилась маленькая избушка из плавника. Отцепившись от Гермеса, Энн и Перси стояли на затекших от полета ногах.

– Профессор Грей! – окликнул златокожий олимпиец. – К вам знакомые туристы!

Из избушки выбежал бойкий старичок в сером фланелевом костюме.

– Привет, привет! – весело прочирикал он. – Заходите, прошу вас. Я вас, дружище, давно ждал! Спасибо, Гермес. Завтра тебя ждать?

– Если сапоги удастся отладить как следует. – Посланник взмыл в воздух и понесся прочь в несколько раз быстрее, чем нес их сюда. Профессор Грей взял их за руки и потащил в избушку.

– Прошу вас, садитесь, устраивайтесь поудобнее. Обед вот-вот поспеет, – он махнул рукой в сторону булькавшего над очагом котелка. Перси почему-то припомнился другой котел, абсолютно такой же, если не считать размера, и он криво улыбнулся.

– Что-нибудь не так? – спросил его профессор. Несмотря на возраст, жестикулировал он с оживленностью потревоженного воробья. – Вас что-то беспокоит? Вы должны поведать мне все свои приключения, оба.

Что оба и сделали за обедом.

– Мне очень жаль, ей-богу, жаль. – Профессор Грей сунул руки в карманы. – Я и представить себе не мог, честно, что мой маленький эксперимент причинит столько неприятностей моим соотечественникам. Приношу вам свои глубочайшие извинения – особенно вам, юная леди. – Он сокрушенно поклонился. – И в мои намерения совершенно определенно не входило обеспечивать миссис Даннер пожизненной пенсией.

– Что за эксперимент? – заинтересовался Перси.

– Вы хотите сказать, вы первый попали сюда из той квартиры? – широко раскрыв глаза, спросила Энн.

– Боюсь, все обстоит именно так. – Невысокий джентльмен возбужденно расхаживал взад-вперед. – Видите ли, когда я уволился с факультета классической литературы, я снял эту квартиру – в качестве лаборатории. Я надеялся, что смогу проверить там свою теорию субъективного путешествия во времени. Теорию, основанную не столько на современной математике, сколько на идеях античных философов. Там, надеялся я, мне удастся поработать в одиночестве, по меньшей мере, не опасаясь насмешек. Единственное, чего я никак не ожидал, – так это того, что добьюсь успеха так быстро! Этот период истории – эпоху, так сказать, древнейших героев – я выбрал для своего эксперимента потому, что именно о нем нашим археологам известно менее всего. С этой целью я использовал стихотворение Пиндара, написанное девять столетий спустя интересовавшего меня времени. С целью более глубокого субъективного погружения в предмет я написал английский перевод этого стихотворения на куске овечьей шкуры. В общем, ничто не предвещало случившегося, когда я приступил к очередному эксперименту по ментальному управлению временем. – Он радостно улыбался им, жестикулируя обеими руками. – И вот, к моему великому удивлению, я переместился! Мне, конечно, повезло больше, чем вам обоим: я захватил с собой большой запас серебряных и медных монет. Я переместился в южную, не так плотно заселенную часть острова. Я знал, что окажусь на Серифосе, поскольку использовал для перемещения во времени фрагмент стихотворения Пиндара, описывающий возвращение на этот остров Персея с головой побежденной горгоны. Благодаря неплохому знанию людей и эпохи мне удалось заработать здесь репутацию мудрого чародея. Для книжного червя, который большую часть жизни провел вдали от шумной цивилизации, я устроился очень даже неплохо: у меня есть собственный дом и хороший кусок плодородной земли. По меркам здешнего общества я, можно сказать, зажиточный человек. Но главная награда мне – непосредственно, можно сказать, на месте, наблюдения за периодом истории, который всегда меня интересовал. Я бы классифицировал его где-то между концом микенского периода и началом ахейской эры. Приблизительно тысяча четырехсотый год до нашей эры. Совершенно замечательное время, когда расцветали суеверия, а религия – заметьте, игравшая очень важную роль и до, и после этого периода – сошла почти на нет. Есть ученые, утверждающие, что…

– Прошу прощения, сэр, – перебил его Перси. – Но как мы сумели последовать за вами?

– Я полагаю, ответ совершенно очевиден. Пергамент с написанным на нем переводом стихотворения, использовавшегося мною для фокусировки, остался в квартире. А вместе с ним и моя субъективная аура. И, судя по всему, в результате моих манипуляций образовалось то, что я называю «психохронологической брешью», в которую провалился я. Вам, молодые люди, не повезло: вы прочитали в этих обстоятельствах отрывок стихотворения, в результате чего последовали за мной. Ну, и попали примерно в то же место. Легкий разброс объясняется индивидуальными обстоятельствами в момент попадания в психохронологическую брешь. Мне кажется, больше квартира никому не угрожает: ведь в момент попадания сюда Перси держал пергамент в руке и выбросил его в Эгейское море.