– Вы хотите сказать, здесь есть еще кто-то из двадцатого века? – вскинулась Энн.

– Где он? Что, тоже попал в беду? – поинтересовался Перси. Почему-то ему сделалось немного горько. Незнакомец улыбнулся. На этот раз улыбка задержалась на его лице, но Перси решил, что нравится она ему не больше, чем первая, мимолетная.

– Нет, никакой опасности ему не грозит. Он ждет вас, чтобы посоветовать, как вернее одержать победу над горгоной.

– Тогда ему лучше бежать как можно быстрее и дальше. Мне не нравится, как все тут начинают подпрыгивать при одном упоминании этого имени. Я вовсе не ощущаю себя героем, и уж совсем не собираюсь им становиться. Всю мою жизнь я служил мальчиком для порки – за свои ошибки и за чужие, – но уж этой конкретной ошибки вам от любимого сына моей мамочки не дождаться.

– Даже ради того, чтобы не попасть в котел?

Перси поперхнулся. С момента знакомства с Энн он как-то и думать забыл о суде и местном законодательстве. Ну да. Пройдет день, наступит вечер, и его выведут… Может ли то, что ему предлагают, оказаться опаснее верной смерти, ждать которую осталось меньше суток? Он достаточно нагляделся античных греков, чтобы проникнуться глубочайшим уважением к их решимости карать то, что, по их мнению, являлось правонарушениями. Вряд ли у этой братии в ходу такие понятия, как апелляция или обжалование…

– Не говоря уже о шансе вернуться в свое время?

Энн взвизгнула, и посланец богов в довольно резких выражениях посоветовал ей быть потише. Он снова провозился с застежкой пояса и на несколько секунд сделался невидимым. Материализовавшись обратно, он с опаской смотрел наверх, на решетку, и рука его не отодвигалась от пояса.

До Перси вдруг дошло, что для предполагаемого божества этот тип ведет себя слишком уж беспокойно. И одновременно до него дошло еще одно: ему только что предложили то, чего он так отчаянно желал. Но не слишком ли высока цена, которую ему придется заплатить? Что за чушь! Любая цена, любой риск оправданны, если в результате он сможет вернуться в свою эпоху. И это не говоря уже о перспективах вырваться из этой ямы до завтрашнего обеда.

– Я сделаю это, – произнес он наконец. – Сделаю все, чего вы от меня хотите. Только слушайте: все, о чем мы с вами договоримся, относится в равной степени и к этой девушке.

– Идет! – Золотой гость протянул ему маленький мешочек. – Возьмите вот это. Когда вас завтра поведут на казнь…

– Эй! Я полагал, вы заберете нас из этой дыры сейчас же! Разве вы не можете просто взять нас с собой?

Гермес отчаянно замотал головой. Похоже, ему не терпелось как можно быстрее убраться из этого места.

– Не могу, честно. У вас нет… это не в ваших силах. Делайте как я вам скажу, и все будет в порядке.

– Слушайтесь его, Перси! – взмолилась Энн. – Это наша единственная надежда. Пусть все будет, как он скажет. И ведь он бог. Он лучше знает, как вести себя в этом мифическом мире.

Гермес снова чуть заметно улыбнулся.

– Когда вас выведут отсюда, заведите речь – как можно более долгую! – насчет того, как они все пожалеют о своем решении. Впрочем, они в любом случае заставят вас сражаться с…

– Меня не должны заставлять сражаться ни с кем, – заявил Перси. – Меня…

– Сварят на медленном огне, – кивнул Гермес. – Знаю, знаю. Но поверьте мне, вас заставят сразиться с кем-либо. Или чем-либо. Так вот, вы заведете речь и, говоря, незаметно сунете руку под одежду и в этот кисет. Там лежат зерна; вы начнете ворошить их рукой и растирать между пальцами и тканью кисета. Как только зерна оживут и начнут шевелиться сами по себе, кончайте речь и как можно скорее отправляйтесь на бой! Вам нужно всего лишь рассыпать зерна вокруг себя и… В тень, быстро! – Он замолчал и щелкнул рычажком на поясе. Решетка осветилась коптящим факелом, и над ней склонились два лица с пышными усами.

– Голову даю на отсечение, я там что-то видел, – сказал один.

– Ну так позови стражу, пусть спустятся и посмотрят, – откликнулся другой. – А я лучше пойду пировать.

Тот, что держал факел, выпрямился.

– Ладно, я тоже. А то, если я и впрямь видел то, что мне показалось, от этого лучше держаться подальше. Пусть уж лучше утренняя смена разбирается.

Из темноты вынырнул кисет и сунулся в руку Перси.

– Запомните, – прошептал удаляющийся голос. – Не начинайте тереть зерна слишком рано, но и не затягивайте с этим. Как только они начнут шевелиться, надо как можно быстрее начинать бой.

Решетка приподнялась и опустилась на место. Из-за нее донеслось последнее наставление:

– И не вздумайте заглядывать в кисет сегодня! Даже трогать не надо до срока!

Они не увидели, но ощутили, как тот исчез. Энн придвинулась ближе к Перси, и он ободряюще обнял ее за плечи.

– Не делай того, не делай этого, – буркнул он. – Поймай нужный момент, но не пытайся узнать, что там! Это как если посадить француза перед батареей пузырьков с ярлычками по-китайски и сказать, чтобы он принял аспирин, если температура поднимется, но чтобы он ни в коем случае не принимал снотворных таблеток, потому что те его угробят. За кого он вообще меня принимает?

Энн прижалась к нему, хихикая на грани истерики.

– А знаете, Перси, это ведь первый – ну, совсем-совсем самый первый – луч надежды, который забрезжил с той самой минуты, когда я оказалась в этом жутком мире. А вы еще ворчите, что указания неясные.

«Ну, вообще-то, – подумал он про себя (и только про себя!), – это мне предстоит сражаться с горгоной».

– Да нет, я не жалуюсь, – произнес он вслух. – Но путаные инструкции всегда раздражают. Все время кажется, будто кто-то хочет жар загребать моими руками.

– А вы лучше представьте себе, будто сидите в ресторане, – сонным голосом предложила Энн. – Ну, или в парикмахерской. Или заходите во все эти магазинчики на Пятой авеню, трогаете все эти чудесные ткани, воображаете себя в этих новых платьях. И все время думаете, что дурите голову девице за кассой, будто у вас хватит денег на всю эту красоту. А когда мужик, который вам не нравится, начинает к вам подъезжать, вы можете дать ему от ворот поворот. А если он этого не понимает и продолжает, вы всегда можете позвать на помощь, и помогут вам, а не ему. Ох, цивилизация, цивилизация…

Она так и уснула в его руках. Перси нежно погладил ее по волосам и попытался уснуть сам. День у него выдался долгий, утомительный. Долгий? Длиной всего-то три тысячи лет или около того! Увы, ему так и не удалось уснуть к началу вечерней казни. Сидя под землей и на некотором удалении от места экзекуции, он не видел происходящего. Но звуки…

Прошло еще несколько часов, прежде чем ему удалось задремать и перестать думать о человеке, спустившемся с холма и настаивавшем на том, что он Персей. Сколько же Персеев шатается по этому миру? Похоже, кому-то ужасно хотелось смерти этой горгоны и поэтому этот кто-то для верности наслал на нее целую армию убийц. И где, скажите на милость, тогда настоящий Персей? Этого он не знал, зато совершенно определенно знал, что это не он. Зато убить горгону – и в этом тоже не оставалось никаких сомнений – поручали именно ему. Что, интересно, это за горгона такая? Хороший вопрос…