В амбулатории у меня бывало по нескольку пациентов в день; они приходили с разными, часто совсем неопределенными, жалобами; иногда казалось, что эти жалобы – лишь предлог для разговора с врачом, разговора, допускающего полнейшую откровенность. Это привилегированное положение позволило мне добраться до истоков событий, последовавших позже, спустя месяцы и даже годы.

Постепенно всех на корабле охватывало некое ощущение «легкой жизни». Люди охотно развлекались, шутили, но веселье было поверхностным. Время от времени в разговорах, не важно, на какую тему, у кого-нибудь из собеседников вырывались реплики, на которые остальные старались не обращать внимания. Помню, как однажды в саду, при обсуждении работ тектонофизиков и возможности их использования в будущем, упомянули Землю и какая-то женщина вдруг вполголоса сказала: «Да вернемся ли мы вообще?» На миг установилось напряженное молчание, а затем сразу несколько человек поспешно заговорили о чем-то другом.

Явлением, вызывавшим наибольшую тревогу – а оно затрагивало самые глубокие, самые скрытые тайники человеческой психики, почти недоступные наблюдению, – были на корабле дела любовные.

Сотни тысяч поколений особей животного мира, сменявшие друг друга до появления человека, передали ему трудное и непременное наследство взаимопритяжения полов. Проходили века, зарождались и погибали цивилизации, а человек, борясь с окружающей и своей собственной природой, бессчетное число раз пытался извлечь на свет те темные силы, которые были заложены в него без его воли и согласия. Так страсть, влекущая самок и самцов друг к другу, преображалась в тоску. Из века в век в область любви, как и других чувств, вторгалось все больше предписаний, обрядов и законов, порождаемых социальными различиями между людьми. Препятствия для сближения мужчин и женщин обусловливались их благосостоянием, религиозными мифами и предрассудками. Меркантильные тиранические режимы стремились обратить любовь в товар, доступный для имущих, сделать ее предметом безобразного торга. Она должна была стать средством, возбуждающим истощенные нервы, еще одной приманкой, ярким пятном в бесцветной и тоскливой жизни. Мужчины и женщины искали в ней спасение от слепых катаклизмов, нарастающих в недрах общественных систем, как и от беспросветной будничности.

В нашей цивилизации установились новые взаимоотношения полов, обусловленные творчеством – безразлично: духовным или физическим – как высшим смыслом существования. Интеллектуальное творчество проистекает из телесного, являясь как бы его высшим, более ясным отражением, неустанным воспроизведением восторга и тревоги, которые вызывает в нас окружающий нас мир. Когда-то люди предавались половому влечению, не понимая, что зачатие нового существа – самая большая ответственность, которой проверяется человек. Многие поколения людей появлялись на свет и уходили, а великая, неразгаданная тайна передавалась от одного к другому, как запечатанное письмо, которое выпадет прочитать лишь далеким потомкам.

Человек разрешает загадки, которые ставит перед ним окружающий мир, постигая закономерные изменения материи, одинаково происходящие в недрах звезд и в человеческой плоти. Но любовь, не поддающуюся научному эксперименту, не подвластную формулам и схемам, невозможно ни спрогнозировать, ни вычислить, а ведь в нашем рациональном мире она является тем опытом, без чего жизнь не была бы полной.

В земной любви нашего времени нет ничего ни от страстных вожделений, от стремления кого-то насильно удержать или оттолкнуть, ни от жажды обладания и связанной с ней зависимости другого человека. Как планеты, вращаясь по своим орбитам, в определенных, очень редких точках близко сходятся в пространстве, так и мужчина с женщиной сближаются друг с другом в любви так сильно, как только может один человек сблизиться с другим. Так рождаются общие мечты, люди начинают смотреть на мир глазами любимых, у них появляется таинственное ощущение постоянной близости любимого человека и радостная готовность принять на себя заботы и бремя любимого, которых никогда не может быть слишком много. И тогда страсть становится только одним из многих связующих звеньев, а нежность – не средством возбуждения чувственности, а языком любви, когда слова излишни – привычные, будничные, они мало что выражают и часто лгут. Такая любовь может быть только одна.

Я помню, как, слушая рассказы историков о любовных перипетиях многовековой давности, я не мог надивиться непрочности и изменчивости чувств людей прежних времен и совсем уж не понимал, как могли они, стремившиеся овладеть знаниями во многих областях жизни – и существенных и менее значительных, были столь нетребовательны в одной из самых важных – в области воспитания своих детей. Наверное, они были очень невежественными, если отваживались оставить это поприще абсолютно открытым для произвольности и случайности, не понимая того, что в первые годы жизни ребенок представляет собой материал, наиболее восприимчивый и благодатный – на нем свой след оставит любое окружение, и от приобретенных им в тот период изъянов его не смогут в дальнейшем избавить самые совершенные методы воспитания.

На палубы «Геи» с Земли прибыло довольно много мужчин и женщин, уже созревших для любви, но еще не нашедших ее. Следовало, естественно, ожидать, что длительное путешествие соединит многие пары. Эти предвидения оправдались, но препятствия, которые большинству из них выпало преодолеть, оказались куда серьезнее, чем кто-нибудь мог предположить. На втором году путешествия пары часто стали складываться мимолетно, как бы случайно распадаться, и этот рецидив прадавних варварских обычаев, казалось, был окружен всеобщим заговором молчания. Это пришлось на тот период, когда самообладание, уравновешенность, спокойствие, – все эти черты, которыми нас одарила Земля, становились как бы внешней, застывшей формой, поверхностью, которую все видели, но держались так, будто ничего не изменилось, тогда как на самом деле пылающая сущность жизни куда-то отступала и исчезала. В этом и состояло то огромное опустошение, которое в душах, не подготовленных к безмерным трудностям путешествия, произвела бездна.

Если мы все же могли до определенной степени вводить в заблуждение товарищей по работе, коллег, даже друзей, то это недопустимо было в глубочайшей сфере чувств. Отсюда и поиск убежища в объятиях женщин, в безудержных наслаждениях. Мы знали, что прочными узами нас не соединит ни взаимная жалость, ни отчаяние, ни желание избавиться от ответственности за сознательный выбор судьбы, знали, что соединить людей может только любовь. И все же мужчины искали женщин, а те отдавались им с самозабвением и молчаливым согласием. Это были опасные и напрасные попытки спасения. Становилось легче, и случайных любовников бросали, оставляя их опустошенными и беззащитными, а когда над их головами раздавался во мраке глухой свист повторяющегося из ночи в ночь предупреждения, они не смели взглянуть в глаза друг другу, потому что в них зияла пустота, от которой они стремились убежать; отпускавшая их на мгновение тяжесть возвращалась, и люди лежали рядом друг с другом, одинокие, с пониманием своего поражения.

О ком я думаю, произнося эти слова? Прежде всего о себе самом, хотя и знаю, а скорее догадываюсь, что не один из моих спутников пережил подобный крах. Я думаю о себе. Только о себе. Только о себе, ибо Анна выдержала это испытание, хотя долго страдала; а может быть, именно потому она и выдержала, что у нее хватило смелости все выстрадать, в то время как я хотел только забыться.