– Я очень за вас рад, – сказал Женька и поставил чемодан на колесики. – Пойдем, там все уже погрузились.

– Нет, я призналась в любви не ему. То есть и ему тоже.

– Тогда я рад за вас всех. Пойдем, а то мы точно здесь останемся.

Чашку пришлось бросить в чемодан немытой, и она упала на белый шелк с аппликацией в виде божьей коровки. Маленький замочек на бегунках молний я застегивала на ходу в коридоре. Женька так спешил, что, когда я вышла из подъезда, он уже забросил свои вещи в открытый багажник и запрыгнул в автобус, но тут же выскочил из него обратно.

– Иисусе, – шепотом сказал он и показал большим пальцем на дверь. – Там Нонка. Что ты, говоришь, вчера сделала?

Когда Женьку удалось завести в автобус, усадить на сиденье и на всякий случай пристегнуть ремнем, Нонна Михайловна, все так же загадочно улыбаясь, сообщила, что нам невероятно повезло.

Нам невероятно повезло родиться в удивительной стране. Особенно удивляли последние лет двадцать ее истории, когда на пути к светлому будущему всех так шатало и бросало, что многие чуть не оказались за бортом. Но это закаляет. Несмотря на политический шторм, в котором российские лидеры долго не могли встать на нужный курс, люди продолжали любить друг друга и создавать семьи.

Вера в светлое будущее сохранялась и в лихие девяностые, и даже когда грянул дефолт. Миллионы испуганных россиян, чтобы не испугаться еще больше, посчитали, что темнее всего перед рассветом. А что еще оставалось делать в такие темные времена? Дети дефолта все-таки родились. Их родители были отчаянными, но не отчаявшимися, а иначе в нашей удивительной стране просто не выжить. Однако все это хоть и красиво, но здесь было совершенно ни при чем.

Нонна Михайловна уговорила профком снизить цену на путевки. Отрядов сразу набралось столько, что ей срочно понадобились четверо вожатых на младшие отряды и еще двое на набравшийся четвертый, поэтому в стоящем впереди автобусе Виталик уже умирал от счастья и целовал свою Ленку в плотно сжатые губы.

– Я еду, – сразу сказала Анька и положила руку на спинку Сережиного сиденья.

– Я тоже, – Сережа развернулся и накрыл своей ладонью ее.

Женька молчал и, похоже, чувствовал себя не очень хорошо, потому что вдруг начал хватать ртом воздух и дергать крепление ремня.

– Шесть лет – прекрасный возраст, – говорила тем временем Нонна Михайловна. – Они очень забавные, не заскучаете. Многие не умеют завязывать шнурки и мыться. Но зато будете жить в первом корпусе, а он ближе всех к изолятору. Если что, Аркадий Семенович всегда рядом. Просто переедет к вам.

Она говорила еще что-то про дополнительные родительские дни для младших отрядов и что, так и быть, нам разрешат дежурить по столовой, а Женькины глаза становились все больше и больше.

– Неужели тебе неинтересно, получится у них или нет?

С моей стороны это тоже было какой-то антирекламой, но Женька неожиданно перестал задыхаться.

– Конечно, получится, – уверенно ответил он. – Что сложного в том, чтобы завязать детям шнурки? А я не поеду. У меня мастер-класс в «Персоне», корни отросли и панариций во всю ногу!

– Евгений… – Нонна Михайловна встала с сиденья. – Возьмите себя в руки, на вас дети смотрят. Ведь что бы вы сейчас ни говорили, вы все равно поедете на вторую смену.

Женька тоже попробовал встать, но ремень не дал ему этого сделать. В бессилии он застонал:

– Да почему? Почему? Назовите мне хоть одну причину, почему я должен ехать на эту чертову вторую смену?

– Почему? – Нонна Михайловна слегка наклонила голову. – Потому что вы вожатый, Евгений, и вы должны поехать на вторую смену.

– А-а-а! Иисусе! – Женька стукнул кулаком по спинке сиденья. – Это нечестно! Нечестно! Это скандал!

Это был скандал, который продолжался всю дорогу до Москвы и даже чуть дольше, пока в метро на «Полежаевской» его не стукнуло стеклянной дверью. Впоследствии Анька утверждала, что она отпустила ее случайно, но на месте разбираться не стали, потому что нужно было срочно бежать в травмпункт, где Женьке насовали полный нос ваты и сказали, что теперь ему нужны режим, свежий воздух, питание, богатое витаминами и протеинами, и врачебный уход. К счастью, мы знали одно место, где все это есть.

Но Женька вернулся в «Гудрон» не поэтому. Он был настоящим вожатым, хотя сам этого не понимал и изо всех сил этому сопротивлялся. И он поехал не только на вторую смену, но и еще на шесть, включая одну зимнюю, когда он практически спас Новый год.

Атмосферное давление в те новогодние каникулы так скакало, что Борода, вынужденный почти ежедневно поправлять свое здоровье, распродал на блошином рынке половину своего склада. В числе выгодно проданных им тогда вещей случайно оказалась шуба Деда Мороза, которую он втюхал доверчивой продавщице старинных глобусов, купленных ею в ближайшем магазине канцтоваров. Красный плюш он выдал за мех редчайшего высокогорного выпрудня и заломил такую цену, что у продавщицы не осталось никаких сомнений, что выпрудень действительно наиредчайший.

После этой сделки Дед Мороз Леха остался без костюма, что выяснилось за час до главной лагерной елки. Но Женька совершил настоящий подвиг: пожаловал ему со своего плеча красно-белый пуховик Bosko, сшитый для него лично основателем бренда Михаилом Куснировичем. Правда, перед этим Анька пригрозила ему конкурсом снеговиков, а на улице было минус двадцать, но поступок все равно был геройский и в некотором роде жертвенный.

Леха за полгода не похудел, а возмужал еще больше, поэтому даже надетый на его голое тело пуховик к концу праздника дал трещину, и снова на спине. Однако при ближайшем рассмотрении этой трещины стало ясно, что господин Куснирович по ошибке засунул в Женькин эксклюзивный пуховик не пух арктической гаги, что ныряет за моллюсками на самое дно Ледовитого океана, а куски серого воняющего резиной синтепона, поэтому Женька расстроился несильно, но для вида поплакал, видимо, растроганный воспоминаниями об уходящем 2005 годе, в котором для него было столько приятного.

А у тех двоих получилось. Для Сережи это было куда сложнее, чем несколько раз на дню завязывать шнурки детям или укладывать спать участников битвы между зомби и мумиями. Анька никак не могла поверить, что ее можно любить вопреки и несмотря ни на что, поэтому, узнав о Сережиных чувствах, долго проверяла его на прочность. Но Сережа выдержал все, включая Анькин выходной «на подумать», который она провела дома, раз за