в комнату. У неё не было постоянной формы — только дымчатые отростки, что приобретали вид гибких конечностей; ими Тварь упиралась в фигуру, словно проталкивая себя сквозь слишком узкий для неё портал.

Она была голодна и безразлична ко всему, кроме своего голода. Она не ведала страха, ибо просто не знала, что это такое. Ей было плевать на окутывающую её магическую вуаль и замершего в благоговейном экстазе Тиссана.

Она собиралась поесть.

Едва вырвавшись из тесноты межпространственного перехода, Тварь обрушилась на свою добычу и проникла под кожу прямо через поры. Сашу в тот миг показалось, что его порвали на куски; тело снова затрепыхалось и заколотилось, но юноша этого уже не ощущал.

В собственной голове он был уже не один. Его сосед, невидимый, но более чем осязаемый, по-хозяйски осматривался и облизывался. Он умел пожирать жертву только одним способом: изнутри. Вот только питался он вовсе не мясом и не внутренностями. По правде, тело его вообще не интересовало. Совсем другое дело — то, что к телу привязано на гораздо более тонком уровне. То есть то, что Аттис имел в виду, когда говорил «я».

Бороться с этой Тварью было немыслимо. Поэтому Аттис попытался сбежать, хоть и не представлял, куда. Он попытался найти уголок в своей голове, куда хищник не добрался, но всюду натыкался на подстерегающий его Голод — словно Тварь играла с ним перед тем, как сожрать. Тогда Аттис решил сбежать наружу.

Он снова распахнул глаза и увидел, что Тиссан стоит, занеся над ним кинжал.

— Не!.. — только и успел промычать Аттис перед тем, как лезвие погрузилось в его грудь по самую рукоять.

Он ещё успел услышать, как взвыла от боли Тварь внутри, и больше ничего уже не мог думать. Человеческая его часть погрузилась в предсмертное оцепенение.

Тварь окончательно взбесилась. Она попыталась выйти и не смогла. Куснула умирающую душу Аттиса — и снова взвыла от боли.

Фигура, которую Тиссан намалевал на груди Саша, раскалилась, расплавила кожу, смешалась с ней, почернела и застыла, как кусок обсидианового стекла. Кинжал торчал в её центре точно ключ в замке́. И при всём могуществе Твари этот замок оказался ей не под силу.

Аттис умирал. Его сердце уже не билось, но последние искорки жизни ещё не затухли до конца в его теле.

— Давай, давай… — бормотал Тиссан в нетерпении, глядя на свою жертву.

Тварь поняла, что её обманули. Она не могла поесть и не могла сбежать. Оболочка, в которой её заперли, умирала, и Тварь не могла этого допустить, чтобы не оказаться погребённой заживо.

Поэтому она властно взяла тело Аттиса под контроль — и то начало меняться на глазах.

Со второго рывка обруч, сковавший левую руку, лопнул. Рука неловко изогнулась, точно неправильно сросшаяся, и с хрустом сломалась, выгнув локоть против сустава. Кисть с удлинившимися когтями вцепилась и вырвала из груди кинжал, а потом бросила его, как какой-то мусор. Рана на груди тотчас затянулась, но заклятие-замок это не разрушило — только треснуло чёрное стекло фигуры.

Одна за другой прочнейшие оковы лопались. Тиссан такого явно не ожидал, но держался смело — главный козырь всё ещё был у него. Поэтому, когда Тварь встала и повернулась к нему, он поднял перед собой заранее приготовленный зачарованный камень и произнёс:

— Добро пожаловать, демон! Я — твой хозяин.

Под влиянием Твари кожа Саша стала белой, испещрённой сеткой красных сосудов. Руки удлинились и обзавелись мощными когтями, а на тыльной стороне ладони образовались толстые костяные наросты. Чёрное стекло высыпалось из груди, и на его месте осталась только фигура, вытравленная прямо в коже. Нижняя челюсть будто оторвалась — она раскрывалась так широко, что опускалась до груди. Ноздри тоже раздувались совершенно ненатуральным образом. И только глаза почему-то остались Аттиса, человеческие.

Правда, сейчас они были налиты кровью от ярости.

Тварь не могла сожрать Аттиса, но сожрать других могла и хотела. Особенно вот эту букашку, которая возомнила себя слишком умной.

Тиссан выкрикнул магическую формулу и приказал:

— Повинуйся мне! Я сильнее тебя, демон!

Тварь даже не шелохнулась. Вид её никак не соответствовал тому, чего от неё требовали. Она сдерживала бешенство лишь потому, что хотела насладиться страхом букашки.

— Повинуйся! — нервно повторил чародей, тряхнув перед собой амулетом.

Но Тварь не повиновалась. Она лишь шагнула магу навстречу. Тот в последний миг изменился в лице, словно ему случилось озарение. У него буквально на лбу было написано: «похоже, я вызвал не того демона…»

Аттис, который как раз пришёл в себя, увидел, как его пальцы проникают в рот чародея, хватают его за нижнюю челюсть и одним движением вырывают её с корнем. Но на этом Тварь не остановилась: когда бьющийся в конвульсиях человек повалился на пол, она наклонилась, схватила болтающийся длинный язык, потянула, приблизив голову Тиссана к своему лицу и попыталась сожрать его умирающее «я».

И несмотря на то, что прежде она делала это только изнутри, снаружи у неё получилось не хуже. Правда, было уже не так вкусно, и наесться не получилось. Однако где-то поблизости она чуяла ещё три подобных букашки…

Когда Тварь распрямилась и направилась к двери, Аттис бросился на захватчика как бешеный пёс. Он хотел только одного: отобрать власть над телом и убить себя, потому что если эта Тварь спустится вниз… нет, лучше убить себя прямо сейчас, на месте!

Демон от его отчаянной атаки лишь отмахнулся, но и этого было достаточно, чтобы лишить сил и без того ослабленного Аттиса. Его будто отшвырнули в угол, спеленали по рукам и ногам, но оставили возможность наблюдать. И дальше Аттис только это и делал: наблюдал. В своём собственном теле он был на правах паразита. Сколько бы он не дёргался, сколько бы не рвался, от него больше ничего не зависело. Ни единого вздоха.

Тварь вышибла дверь и спустилась по лестнице. На улице давно наступила ночь, но зрение демону было не нужнее, чем птице — плавник. Он ощущал мельчайшие энергетические токи, малейшие колебания Эфира, поэтому мир в его восприятии был настолько ярок и детален, что Аттис бы непременно сошёл с ума, если б всё время прислушивался к ощущениям Твари — а они были доступны ему в полной мере.

На свою беду, навстречу демону вышел дед-ключник. Он был измождённым и малоаппетитным, но голод — не тётка, особенно у Твари, поэтому она сожрала его душу, а затем оторвала голову, потому что всё ещё была в бешенстве.

Потом Тварь повернулась, и… увидела стоящую в