Верно, ты ему не чужая кровь!

– Это ты правильно подметил!.. – засмеялсяТьельвар и проворно отскочил, уберегая колени от коварного удара подщит. – А что такое гусли, словенин?

– Это арфа такая. – проворчал Ратша, ловя егомеч. – Я тебе потом покажу.

Но в это время они поменялись местами, и Ратша заметилВсеславу, пробиравшуюся за спинами отроков к воротам. Ему показалось, будто онахоронилась, пряталась с глаз, и он окликнул её:

– Эй, Всеславушка! Погоди!

Она обернулась, и он сразу же понял: что-то тут было не так.Что-то произошло. А в следующий миг она съежилась и опрометью кинулась в ворота– прочь со двора.

Тьельвар легко мог бы достать отвлёкшегося Ратшу. Но неподдался соблазну, опустил меч.

– Погоди. – сказал ему Ратша. – Я сейчас.

Он, конечно, бегал много быстрее всякой девчонки. Но когдаон оказался в воротах, Всеславы и след простыл. И вправду спасалась, будто отсмерти!

– Вон туда Всеслава твоя потекла, – указал Ратшеодин из отроков, стороживших с копьями подступ к воротам. – Домойпобежала!

Негоже гридню на потеху всей Ладоге бегать без рубахи, ловядевку-невесту. Ничего, он ещё заглянет вечерком к ней во двор, выспросит, в чемгоре-беда, не обидел ли кто! А буде назовет охальника, так не скроетсябессовестный ни зверем в бору, ни рыбкой в быстрой Мутной реке…

Тьельвар терпеливо ждал его, держа в руках оба меча. Ратшаподошёл, и гёт подмигнул ему:

– Хвали день к вечеру, деву – после свадьбы, а жену –на погребальном костре…

– Это так. – проворчал Ратша и кинул на руку щит.

Минул день, минул другой. Ратша ничего не дознался отВсеславы. На все расспросы она лишь опускала голову и так жалко молчала, что вконце концов он махнул рукой и перестал её мучить. Знать бы Ратше, что стоял унеё перед глазами израненный отец, умиравший где-то далеко-далеко, под сырымдеревом в густом тёмном лесу… и он, Ратша-оборотень, пусть без умысла, но в егосмерти всё-таки повинный… И оттого-то не шёл ей в горло сладкий кусок, нехотелось ни плясать, ни веселиться, ни смотреть на храброго красавца жениха…

Пришлось Ратше довольствоваться тем, что она хоть пересталапрятаться от него, и можно было вновь привести её в гридницу на пир и посадитьвозле себя. Княгине быть с князем, жене гридня сидеть подле мужа, привыкать кдружинному угощению, к шумным товарищам суженого, весело передающим по кругунаполненные рога!

Так случилось, что на том пиру как раз против Ратши оказалсяватажник-гёт по имени Хакон; Ратша слыхал, как его, несмотря на совсем молодыелета, часто называли искусным воином. А того чаще – задирой.

На невесту, показавшуюся ему серенькой пичужкой, Хаконпоглядел разве что мельком, зато Ратшей откровенно любовался. Потом он вдруггромко сказал:

– Не победил тебя Тьельвар, но ты знай, что и мой родне хуже. И уж я-то сумею тебя одолеть, если только ты не побоишься со мнойсойтись. И не на тупых мечах, а на острых!

Мало радости выслушивать подобное, но не дело ведь и лаятьсяна пиру, да ещё с юнцом неразумным, и с гостем к тому же! Ратша сразу ощутил насебе строгий взгляд воеводы – и сдержался, ответил миролюбиво:

– Не кормил бы меня князь Рюрик, если бы я с каждымратился, у кого меч на поясе есть.

Хакон скривился насмешливо:

– Нет мне дела до твоего Хрёрека конунга, который стольдолго не может разбить беспомощного врага. Ведь когда этот Вади конунг, или кактам его ещё называют, сидел здесь, в Альдейгьюборге, мы приходили в страну играбили, где нам нравилось больше. Неудачлив твой вождь, раз он возится с еголюдьми целое лето и никак их не победит!

Редкий гридень не схватится за меч, когда при нём трогаюткнязя. У Ратши затлели в глазах желтые огоньки.

– Не так слаб был Вадим, как тебе кажется, готландец. Ивоины у него все один к одному, я-то с ними сражался. Били они вас всегда, еслитолько вы не успевали на лодьях удрать. Затем лишь Рюрика звали сюда, чтобыморе вам запереть!

Хакон отмахнулся:

– Хрёрек такой же викинг, как Эймунд или я, вот толькородился вендом. Да и люди его, я слыхал, всё больше свеи и селундские датчане!

Ратша не торопясь положил пустой рог, расправил плечи…Всеслава смотрела на него со страхом. Да не она одна – теперь уже вся гридницак ним повернулась. Ратша сказал:

– Князь Рюрик в дружину меня принял. Похож я надатчанина?

Хакон вытер ладонь о рубашку, чтобы в случае чего несоскользнула с черена.

– Не похож ты и на человека, которого я мог быиспугаться. Ты ведь, как мне известно, покинул конунга и войско из-за раны,которую я бы и перевязывать не стал!

Всеслава всё-таки ухватила жениха за руку, но он даже незаметил. Начал подниматься из-за стола.

– А повтори-ка, гость, что сказал, да погромче, я тутмалость не разобрал…

Хакон засмеялся – ему было весело, да и руки, похоже,чесались. Эх, не миновать бы тут отчаянной сшибки и крови, а всего скорее, исмерти! Но вдоль стола уже стремительно шагал воевода, а по другую сторону, неотставая, поспешал Эймунд, гётский вождь.

Широкая рука Ждана Твердятича легла Ратше на плечо – невдруг стряхнешь.

– Сядь! Не срами гридницу и князя, да и меня, старого!

Ратша обернулся к нему, глянул в глаза: покориться ли? Икое-кто затаил уже дух, предчувствуя, как Ратша-оборотень, слушавшийобыкновенно лишь князя, сцепится ещё и со старым храбрецом… Но Ратша всё-таки покорился.

– Разве что вправду гридницу замарать жаль, –проговорил он угрюмо. И опустился на лавку.

Эймунд что-то говорил Хакону вполголоса, но тот едва егослушал. А потом вовсе перебил старшего, бросив через стол:

– Не хочешь ты сражаться против меня, как следовало бымужу, но, может, хоть простого боя не побоишься?

Ратша молча покосился на воеводу: уберешь, мол, руку-то сплеча? Или уж давай отвечай сам! Но тут наконец озлился и Ждан Твердятич.Многое прощается гостью, но не всё же! Не поступаются своей и княжеской честьюиз-за того только, что догадала судьба посадить злоречивого в твоём доме застол…

– Ладно, ежели так! – тяжело глядя на Хакона,пообещал воевода. – Будет тебе простой бой!

Испытанным храбрецам всегда легче поладить между собою;бессчётные раны и сама жизнь обучают их особому благородству – брататься сбылым врагом и чтить друг друга, не замахиваясь оружием, не растрачиваямужества и доблести в бесполезной вражде. Юных больше тянет на безрассудноесоперничество, на неразумные подвиги, приносящие немедленную славу; недавнонадевшим мечи хочется утвердить себя в битвах, им редко есть дело довыстраданной мудрости старших…